Танцы на осколках
Шрифт:
И я последний раз, дотронувшись до руки Прежнего, поднялась и на ватных ногах вышла вон.
***
Когда за воровкой закрыли дверь, Брест, отстранившись от назойливой служанки, сел, стараясь справиться с головокружением. Глаза уже привыкли к темноте, и он мог различать смутные силуэты. Милка сидела, вжавшись в стену и «прижав уши», а Прежний сидел в углу и, что-то бормотал про себя.
– Что ты там гуторишь? – проворчал наемник
Гера некоторое время пошептал еще и наконец, ответил:
– Я молился за Катерину или за Мурку, как вы ее называете.
– Ты молишься? Я думал, что вы, Прежние, ни в бога, ни в черта…
– И много ты знал Прежних? – ответил вопросом на вопрос Гера.
– Уел, - согласился наемник. – Кто эти люди? И зачем она им?
Гера вытер дрожащей рукой испарину:
– Они приверженцы этой вашей новой церкви. А зачем она им? Хороший вопрос. – Он погладил сломанную ногу.
– Они будут мучить ее. Долго. Сначала изнасилуют – пустят по кругу, потом буду пытать, но не до смерти, а так, чтобы выжила. Так будет повторяться изо дня в день, пока ее не сломают, или случайно не прикончат. Те двое, о которых я говорил: один наложил на себя руки – просто ушел во время копки торфа в болото и молча погрузился в жижу. А второй спятил, теперь только мычит и пускает слюни, где-то там, - и он кивнул в сторону.
Милка жалостливо всхлипнула и, прикрыв рот ладонью, во все глаза смотрела на рассказчика. Брест сморщился, потрогал свой затылок – на пальцах осталась кровь:
– Погоди, ты же говорил, что с тобой мужики сидели по началу, неужто их тоже снасильничали?
Гера промолчал в ответ, только опять откинулся на бревенчатую стену и закрыл глаза.
Наемник страшно выругался и ударил кулаком в стену. Выплескивая накатившее отчаяние, ударил еще раз. Он бил и бил, пока на костяшках не остались ошметки кожи, а голова не закружилась. Бреста вырвало.
Милка тихо плакала в углу:
– Но как же… Откуда ты-то все это знаешь? – она жалобно, с надеждой в голосе, обратилась к Прежнему.
Парень не стал отвечать, откуда-то из-за стен раздался страшный крик. Потом опять. Вопли теперь не прекращались. Крики заглушало звучное пение: стройный хор мужских и женских голосов.
Гера шумно втянул воздух:
– Прошу тебя, отключись, ты должна отключиться, забыться… - зашептал он. – Я опять тебя подвел…
Милка вскинулась на ноги и, наплевав на всех, начала кружить по избе:
– Я не верю в это, не верю. – Как заклинание она повторяла слова без устали. – Ты! – Она подскочила к Гере. – Я тебе не верю! Я знаю тринников. Они не насилуют и не грабят на дорогах. Я знаю Епископа, знаю Хранителей, они сжигают только колдунов и ведьм. Ты ошибся, Прежний! – завопила она. В ее глазах разгоралось безумное отчаяние.
– Может быть те тринники, о которых ты говоришь, и не творят таких зверств на главной площади, но ты не знаешь, КАК они «молятся» за закрытыми дверями! – оскалился Гера. Он приподнялся на руках и часто задышал, - Разница между здешними и городскими в том, что местные в открытую «изгоняют нечистый дух из грешных тел». Я прочувствовал их, и знаешь что? Мурка ведь рассказала вам, что я умею проникать в души, так? Они искренне верят, в это дерьмо! Они верят, черт возьми, что приносят нам благо, и спасают наши бессмертные души, а мы в своей греховности не можем понять их.
Вопли на улице перешли в бессвязное мычание и всхлипы. Пение сменилось на монотонный речетатив.
– Этого не может быть, - ошарашено прошептал Брест.
– Я сам сначала не поверил, но клянусь своим богом, я прочувствовал каждого. Они все любят свое дело. – Горько продолжил Прежний, - Еще бы: ведь не только тело тешится в плотских радостях, но еще и душа ликует от правильности и святости их ритуалов. Все, кроме одного верят, - закончил он.
Милка тихо осела и завыла в углу, не обращая на мужчин. Брест мельком глянул на нее и снова обратился к Гере:
– Кто же?
– А как сам думаешь? – спросил Прежний.
– Священник? – Брест потер руками лицо и шумно выдохнул.
– Он самый. Тот высокий, который приходил сюда выбирать… Ему это просто нравится. Проклятый садист, - Гера злобно выругался. – Клянусь, если выберусь отсюда живым, убью подонка. Я прочел его мысли, его сюда прислали из Тринницы, вроде как навести порядок и привести к истинной вере. И он тут времени зря не терял.
Милка взвилась на ноги:
– Так он из Тринницы?! Надо всего лишь сказать ему, кто я, и нас освободят!
Она подскочила к двери и заколотила, что есть сил:
– Эй, откройте! Позовите священника!
– Брест, останови ее! – вскрикнул Гера, - Они же ее дуру заберут к Катерине! Плевать им, кто она!
Наемник поднялся, шатаясь, схватил служанку. Она вырвалась и продолжила кричать. Брест с силой развернул ее и отвесил ей оплеуху. Милка испуганно схватилась за щеку и заскулила, медленно осев.
– Успокойся, дуреха, - тихо сказал Брест, - Поди в тот угол и успокойся. Я что-нибудь придумаю, вытащу нас отсюда - пообещал он.
Милка тихо всхлипывая, послушно побрела в угол, бросая на наемника умоляющие взгляды.
– Черт, как же ты мне его напоминаешь, - изрек Гера, - А жизнь, однако, забавная штука.
– Ты о чем? – устало спросил Брест.
– Если выберемся отсюда, то все расскажу, а нет, так нет, - заключил Гера, замолкая.
Пение на улице стихло, послышался топот многих ног. Люди за стенами разбредались в разные стороны, кто-то продолжал напевать псалмы, кто-то радостно переговаривался и смаковал подробности вечерней молитвы. В дверь звучно бухнули:
– А ну прочь!
Пленников ослепил свет факелов. В проеме стояли два мужика, с заряженными арбалетами. Убедившись, что узники не собираются бросаться на них, удовлетворенно кивнули и отошли. Щербатый, который был на дороге, бросил неподвижное тело на землю, и молча отошел. В дверях возник священник в длинном балахоне, он осенил неподвижное тело святым знамением трех и бросил суровый взгляд на остальных:
– Это девица погрязла во грехе, но она на пути очищения. Молитесь, грешники, и до вас дойдет святая истина.