Танцы с медведями

Суэнвик Майкл

Женщина повернула голову. Все лицо ее было скрыто за исключением глаз — зеленых, как джунгли, где крадутся тигры. Вокруг глаз разбежались восхитительные морщинки, словно она весело улыбнулась. Затем чародейка поднесла изящную руку к закрытым вуалью губам и изобразила воздушный поцелуй.

И, дерзко подмигнув, исчезла в доме.

Аркадий застыл как вкопанный.

Он бездонно, безумно, безнадежно влюбился.

Когда юные дамы и их багаж водворились на верхних этажах, Гулагский взял в свои руки власть на нижнем этаже особняка. По всем комнатам разносились его громогласные указания, предназначавшиеся домоправительнице Анне Львовне Левковой

и ее двум дочерям (каждая из которых, с раскаяньем вспомнил Аркадий, иногда имела основания полагать, что он питает к ней какие-то чувства). Также приказания хозяина распространялись на заглянувших подсобить соседей и на рабочих с его заводов. Последние трудились в мыслеперегонном и поэтическом цехах, на мебельной фабрики и различных ее подразделениях, где выращивалась древесина. В распоряжении Гулагского имелось и колбасное производства — и везде он распоряжался с одинаковой властностью самодержца. Он изрекал повеление и тотчас ему противоречил, давая задание одному и сразу перекидывая его другому. Потом он посылал Анну Львовну с очередным поручением к этим же работникам и в целом создавал такой избыток неразберихи, что никто, кроме него, ровным счетом ничего не понимал.

— Ваш отец — исключительный человек, — тихо заметил Довесок, посмотрев на Аркадия.

— Он часто сам так говорит. Я уже сбился со счета, сколько раз он повторил: «Я взял город и сделал из него Кремль», — беззаботно отозвался Аркадий. — Но без его руководства здесь, скорее всего, остались бы одни развалины. Что верно, то верно.

— Однако он, похоже, твердо настроен создать анархию.

— Это он нарочно. Сведя любое предприятие к хаосу, отец делает так, что он один за все отвечает, что для него значит больше, чем любые возможные достижения.

— Да, но я вижу здесь обходной путь для…

— Мы живем в России — не надо применять к ней иностранные логические стандарты. Потерпите, и все закончится благополучно.

И действительно, в скором времени кладовую расчистили и превратили в лазарет. Туда внесли пуховую перину, затем болящего принца Ахмеда и, наконец, привели двух длиннобородых докторов.

— Они — лучшие врачи в городе, — прошептал Даргеру Гулагский, — но только потому, что других нет.

Не успели медики закрыть за собой двери лазарета, как два неандертальца спустились со своего поста на верхней лестничной площадке.

— Остаться могут только участники происшествия и хозяева дома, — объявил первый гигант. — Любой, кто попытается подняться наверх, будет убит.

С грозной неуклюжестью, гибельно близкой к изяществу, неандертальцы очистили нижний этаж от всех, кроме Аркадия с отцом, докторов и двух новых друзей Гулагского.

Когда и эта неприятная задача была выполнена и все успокоилось, спустился третий неандерталец. По пятам за ним следовала пантера в обличье девы — высокая, сложения стройного, но атлетического, со сверкающими серыми глазами, аспидно-черными волосами и властными манерами. Красота столь редкой разновидности встречается лишь раз или два в человеческой жизни, да и то если повезет. Находясь под крышей особняка, реквизированного специально для нее и остальных Жемчужин (что делало дом, пусть и ненадолго, почетным дворцом), она сменила свою целомудренную и плотную чадру на нескромные полупрозрачные шелка Византии.

— Зоесофья, — тепло, но с опаской (по мнению Аркадия) произнес Даргер и улыбнулся. — Твоя краса ослепляет наши глаза и облагораживает наши никчемные и скучные души.

Черты лица Зоесофьи будто искусно высекли из мрамора. Какой-то неандерталец ухмыльнулся и угрожающе пощелкал костяшками пальцев. Развернув лист бумаги, Жемчужина вымолвила:

— Я

составила список мелочей, которые нам потребуются. Для начала — корзина котят, несколько колод игральных карт, мотки пряжи всех цветов и семь пар вязальных спиц, желательно из слоновой кости, шесть дюжин роз на длинных стеблях без шипов…

— Роз без шипов? — ошарашенно переспросил Даргер.

— Нимфадора всегда ухитряется уколоться. — Зоесофья нахмурилась, когда Довесок поспешно прикрыл рот носовым платком. — Поэтому шипов не должно быть совсем.

— Я знаю, где найти розы, — пролепетал Аркадий. — Темно-красные, благоуханные, в полном цвету. Я буду счастлив убрать все шипы собственноручно.

Зоесофья продолжала как ни в чем не бывало:

— Нам также необходимо ароматизированное мыло, одежда, которую носят русские модницы, — разных размеров… А еще как минимум три швеи для подгонки, сапожник — женщина, разумеется, — чтобы смастерить нам новые туфли, балалайка, ноты современных и традиционных произведений и достаточно книг, чтобы заполнить несколько полок по разным темам, и фривольным, и интеллектуальным.

Гулагский откашлялся.

— У нас есть книги только на русском языке.

Под взглядом Зоесофьи окаменел бы и василиск.

— Мы все в совершенстве читаем по-русски, спасибо.

— На все нужно изрядно денег, — пробормотал Довесок.

— Не сомневаюсь. Проследите, чтобы они были потрачены.

Зоесофья вручила список ближайшему неандертальцу, который передал его второму, а тот, в свою очередь, Даргеру. Затем Жемчужина повернулась, открыв спину, совершенно восхитительную и почти полностью обнаженную, и поднялась по лестнице обратно, к вящему интересу четырех мужчин.

Кто-то вздохнул, когда дверь за ее безупречными, пусть и скудно прикрытыми, ягодицами закрылась. Последовала долгая пауза.

— Ну, — подал голос Даргер, когда все пришли в себя, — у нас проблема. Наши деньги лежат в шкатулке, которой ведают неандертальцы, запрограммированные таким образом, что они ни за что не откроют ее, сколь бы велика ни была нужда. Нам надо разрешение посла, который, боюсь, не в состоянии его озвучить.

— Что нам… — сказал Довесок, но осекся: внезапно раздался громкий стук во входную дверь. Грохот был такой, словно кто-то пытался выбить створку кувалдой.

Аркадий насупился. Он был слегка испуган, но твердо решил не показывать свой страх перед гостями и направился прямиком к вестибюлю.

Дверь распахнулась, едва не сбив юношу с ног.

В дом, словно зверь из пустыни, вошел Кощей с кожаным мешком через плечо. Когда Магог, неандерталец, несший караул, заступил ему дорогу, Кощей отодвинул здоровяка в сторону. Прислонив посох к стене так резко, что на обоях осталась вмятина, странник обратил свой темный мрачный взор на Гулагского.

— Ты насадил механозверя на кол у городских ворот и оставил его там гнить, — прорычал он. — Убери исчадие ада и выбрось его труп в поля за пределами города, чтобы галки и вороны пожрали его.

Довесок знаком велел Магогу не вмешиваться. Гулагский выпятил грудь.

— Я хотел, чтобы тварь послужила устрашением нашим врагам, и думаю…

— Мне нет дела до твоих мыслей или желаний. Меня интересует лишь повиновение. — Странник обернулся к Даргеру. — Я увижусь с вашим принцем. Он должен оказать мне услугу.

— К сожалению, так не получится.

— Мне нет дела до твоих сожалений. Он должен отвезти меня в Москву.

— Это просто не может быть сделано.

— Это будет сделано, — провозгласил Кощей, и его глаза вспыхнули. — Москва — вот второй Вавилон! Город блудниц и еретиков должен быть очищен — словом Божиим, если возможно, но если нет, то огнем!