Танцы с медведями
Шрифт:
— Пусть решит принц Ахмед.
— Ваш посол умрет со дня на день.
— Да, возможно… но… Нет, боюсь, это совершенно невозможно. Даже без бесценного присутствия принца мы являемся посольством, сударь. Не торговым караваном, к которому могут присоединяться путешественники.
Глаза странника превратились в два темных угля.
— Это ваше последнее слово?
— Да.
Кощей обратился к Гулагскому:
— Вы не воспользуетесь своим влиянием на ваших гостей, дабы изменить их решение?
Гулагский развел руками.
— Вы же видите, они стоят на своем. Что
— Очень хорошо, — буркнул странник. — В таком случае у меня не остается выбора, кроме как информировать вас, что вчера ночью ваш сын провел час на дереве, сначала наблюдая, а потом ухаживая за одной из женщин, находящихся под вашей защитой.
— Что?! — завопил Гулагский и гневно повернулся к сыну.
— Далее, позже в тот же вечер, он пролез в кухонный лифт, дабы проникнуть в спальни девушек. Если бы его не поймал и не извлек один из зверолюдей, кто знает, что еще он мог натворить?
Гулагского перекосило от ярости. Аркадий побледнел.
— Отец! Выслушай меня! Твои новые товарищи… они… ужасные люди…
— Молчать!
— Ты не представляешь, что они собираются сделать, — в отчаянии продолжал юноша. — Я подслушал их…
— Я сказал — молчать!
Комната внезапно наполнилась спорами и увещеваниями. Только пилигрим стоял молча, сложив руки на груди и со странно благосклонным выражением на лице. Но голос Гулагского перекрыл шум.
— Если ты откроешь рот — клянусь, я убью тебя собственными руками.
Воцарилась гробовая тишина, затем Гулагский набрал в грудь воздуха и отчеканил:
— Ты совершил неописуемое преступление против гостеприимства.
У Аркадия отвисла челюсть, но Даргер, всегда соображавший быстро, накрыл рот юноши ладонью.
— А, ты хочешь поведать мне свою версию, да? Как будто я не знаю, — сердито напирал Гулагский. — Что ж, я расскажу ее за тебя: неопытный мальчишка западает на женщину, благосклонность которой он вряд ли когда-либо заслужит. Она — юна, глупа и вдобавок девственна. Вся природа на его стороне. Но кто на ее стороне? Не он! Она обещана другому, более знатному и богатому, чем этот безмозглый юнец. Если мальчишка хоть раз прикоснется к ней, как мне достоверно сообщили, она сгорит. Поэтому, если он желает юной барышне лучшего, то будет помалкивать и оставит ее в полном неведении. Но он поступает не так. Поэтому при всей его страсти в действительности он заботится не о ней. Только о своих собственных чувствах и фантазиях. А к кому он питает чувства? К себе, разумеется.
Юноша попытался высвободиться из хватки Даргера.
— Что ж, этому не бывать. Именем Господа, я клянусь…
— Сударь, не торопитесь! — крикнул Довесок.
— Если кто-нибудь хотя бы прикоснется к Жемчужинам, пока они под моей крышей, — даже если лишь кончиком пальца, клянусь, я сразу же…
— Хватит! — перебил его Довесок. — Подумайте, прежде чем приносить какие бы то ни было опрометчивые клятвы, сударь.
Неожиданно прямо перед Гулагским возник Кощей. Хозяин попытался его отодвинуть, но, не обратив на это внимания, странник железной хваткой взял его за локти и без видимого усилия оторвал от пола. Игнорируя
— Ты собирался поклясться, что убьешь собственного сына, если он станет перечить твоей воле. Ту же клятву приносил Авраам — но ты не так свят. Господь не настолько к тебе благоволит.
И с этими словами Кощей поставил мужчину обратно на пол.
— Возьми себя в руки и не прибавляй богохульство и сыноубийство к мириадам грехов, уже, несомненно, отягчающих твою душу.
Гулагский сделал десять неровных вдохов-выдохов. Затем, слегка запинаясь, пробормотал:
— Ты прав. К стыду своему, я собирался пообещать нечто безрассудное. Однако должно быть сказано следующее: если кто-либо в деревне хотя бы коснется Жемчужин, он будет изгнан…
— Минимум на год, — вставил Довесок прежде, чем Гулагский успел добавить «навеки».
Гулагский скривился, как будто проглотил жабу, но ухитрился выдавить:
— Минимум на год.
И уселся за стол.
Довесок почувствовал, как напряжение отпускает его. Не стоит впускать в свою жизнь абсолюты. Они имеют обыкновение оборачиваться против самого впустившего.
В этот момент дверь на верхней площадке отворилась и в проеме появилась русская женщина. Гулагский вскочил, опрокинув стул и разинув от изумления рот. Наконец пришел в себя и пролепетал:
— Госпожа Зоесофья. Простите. На секунду мне показалось, что вы… впрочем, не важно.
— В свою очередь, вы, надеюсь, простите меня, что я позаимствовала эти наряды, которые нашла в чемодане на чердаке и которые, как я понимаю, принадлежали вашей покойной жене.
Зоесофья окинула взглядом свою восхитительную фигуру. Она облачилась в длинную красную юбку, доходившую до верха вишневых сапожек, расшитый золотом жакет цвета запекшейся крови поверх белой блузки и лайковые перчатки, полностью закрывавшие запястья. Коричневый шарф был повязан так искусно, что только со второго взгляда можно было заметить под ним второй, телесного цвета, закрывавший нос и рот.
— Вещи просто идеальны. Должно быть, она была очень красивая дама.
В устах обычной женщины подобная речь прозвучала бы высокомерно. Но не в исполнении Жемчужины.
— Да, — севшим голосом отозвался Гулагский. — Была.
— Благодарю вас за возможность воспользоваться ими. Мне надо выйти, а я не хочу привлекать любопытных к своей персоне, поэтому я и переоделась.
— Куда, позвольте спросить, вы направляетесь, сударыня? — вежливо спросил Даргер.
— Мы с мсье де Плю Пресьё собираемся посетить церковь.
Зоесофья плавно преодолела последние ступени, подхватила остолбеневшего Довеска под локоть и увлекла его за собой.
Хотя городок был маленький, но на улицах хватало людей — и экзотические гости вызывали у них крайнее любопытство. В общем, откровенный разговор даже не намечался. Дети бежали за парочкой с улюлюканьем. Взрослые откровенно таращились. Так что, хотя его заботили куда более существенные вопросы, Довесок просто сказал:
— Как вам удалось уломать неандертальцев выпустить вас без охраны?