Танцы с медведями
Шрифт:
— «Вещи оседлали человека, — пробурчал он, когда вновь почувствовал себя в безопасности, — и держат человечество в узде». [4]
С поэзией все переносилось легче.
Но внезапно некто в темном плаще протянул руку и без усилия вздернул Аркадия на ноги. Он обнаружил, что смотрит снизу вверх в яростные и немигающие глаза Кощея, странника — бродяги, пилигрима, — пришедшего в город из пустошей несколько недель назад. С некоторых пор Кощей вообще не обнаруживал намерений покинуть поселение. Аркадий поморщился: на таком близком расстоянии запах Кощеева тела был тошнотворным.
4
Ральф Уолдо Эмерсон. «Ода Уильяму Чаннингу».
— Бог не любит трусливых шалунишек, — процедил Кощей. — Греши гордо или не греши вовсе. — Затем странник развернулся на месте, одежды его взметнулись вихрем, и он побрел прочь, сердито колотя по земле огромным посохом, в котором явно не нуждался для опоры.
Аркадий таращился ему вслед, пока тот, будто призрак, не растворился в толпе. Наконец юноша повернул голову и едва не столкнулся с отцом, только что спустившимся на землю. Гулагского окружили люди, которые хлопали его по спине и пожимали ему руку. Аркадия накрыла волна эмоций. Он бросился в отцовские объятия.
— «О нет, — вскричал он, — не отец мой! Меня обольщает бог какой-то, чтоб после я больше скорбел и крушился. Смертному мужу никак не возможно все это проделать Собственным разумом! Бог лишь один, появившись пред смертным, может сделать себя молодым или старым, как хочет. Только что здесь ты сидел стариком в неопрятных лохмотьях, нынче ж похож на богов, владеющих небом широким!» [5]
— Ты пьян, — с отвращением произнес Гулагский.
— А ты был мертв, — объяснил Аркадий и ткнул отца в грудь. — Надо было тебе взять меня с собой! Я бы тебя защитил. Я бы бросился в разверстую волчью пасть, и он бы подавился моей мертвеющей плотью.
5
Гомер. «Одиссея» (пер. В. Вересаева).
— Уберите от меня этого дурака, — велел Иван Аркадьевич, — пока я с ним чего-нибудь не сделал.
Один из новых отцовских друзей ласково взял Аркадия под локоть.
— Позвольте, — вымолвил он.
Брошенный искоса взгляд подсказал Аркадию, что лицо незнакомца покрыто шерстью и что его уши, нос и другие черты могли бы принадлежать собаке.
— «Подальше Пса держи — сей меньший брат, — продекламировал юноша. — Его когтями выроет назад!» [6]
— Молодой человек, к чему такая враждебность?
6
Томас Элиот. «Бесплодная земля. Похороны мертвеца» (пер. С. Степанова).
Аркадий раскинул руки.
— «Ты! Лицемерный читатель! — двойник мой, мой брат!»
— О, так гораздо лучше, — отозвался псоглавец. — Только вы должны звать меня Довеском.
Аркадий весело улыбнулся и протянул Довеску руку.
— А вы, в свою очередь, зовите меня Ишмаэлем.
Процессия, шумная, как праздничный карнавал, вилась по извилистым улочкам — вдоль приземистых изб с красивой резной отделкой в доутопическом стиле. Аркадий считал, что данные архитектурные излишества являлись признаком отсталости мышления и анахронизмом. Однако они были гораздо красивее, чем современные однокомнатные лачуги, где обитала беднота. Такие постройки практически вырастали из земли, будто сказочные тыквы. Так что старая часть его родного городка, пожалуй, больше всего подходила для показа незнакомцам. Толпа текла вверх и притормаживала в самом центре и самой высокой точке поселения, в месте, которое не считалось бы холмом в любом менее плоском краю. Там находился каменный особняк его отца — поистине великолепное здание, высотой в полных три этажа, увенчанное остроконечными крышами и множеством труб. Стены его почернели от времени и сажи, однако окна ярко сияли теплом и светом. Дом окружали столетние дубы, а во дворе вполне хватало места для всех трех фургонов и пристроек для размещения неандертальцев. В общем, гостеприимство его отца не навлечет бесчестья на них обоих.
Три зверочеловека вошли в дом и на некоторое время исчезли. Когда они вернулись, первый проворчал: «Безопасно». Затем он и его товарищи отогнали зевак от первого фургона, натянули шелковые перчатки и вежливо постучали в дверь. Когда она открылась изнутри, неандертальцы отпрянули.
Аркадий едва не лопался от любопытства.
А из фургона тем временем появились фигуры в плотных одеяниях. Хотя чадры закрывали их с головы до ног, стройные формы безусловно свидетельствовали о женщинах. По двору пролетел ветерок, прижимая ткань к телам, и все присутствующие мужчины вздохнули. Один из горожан сердито сплюнул наземь.
Борода Гулагского встопорщилась в усмешке, и он ткнул Даргера локтем.
— Ого! Это и есть ваши драгоценные Жемчужины! Ваше сокровище!
Даргер потер переносицу и вздохнул.
— Увы, сударь, так оно и есть.
— Вся суета из-за каких-то баб? — беспечно спросил отец Аркадия.
— Они опаснее, чем вы думаете.
— Я пережил двух жен… я точно знаю, как опасны могут быть женщины. — Гулагский понимающе цокнул языком. — Однако, поскольку я ваш друг, должен вас предупредить: Жемчужины — не тот тип подарка, который позволит рассчитывать на дополнительное расположение князя. Везти красивых женщин в Россию — все равно что разбрасывать листья в лесу или скидывать соль в море. Вряд ли Жемчужины произведут особое впечатление на великого человека.
— Но они гораздо опаснее обычных женщин, — заверил его Довесок, — и их красота такова, что поразит даже русского. Генетики халифа об этом позаботились.
— Генетики? Вы хотите сказать, они?..
— Созданы совершенными куртизанками. Красивые, умные, сильные, страстные и спроектированы с упором на природный талант к любовным искусствам.
— В чем же причина вашего расстройства? Возможно, они не доступны для вас в… романтическом плане, но в любом случае такие женщины — восхитительная компания, хотя бы в качестве собеседниц.
— Сударь, они девственницы, — заявил Даргер, — а они не хотят ими быть.
— А-а-а, — промычал Гулагский и пожевал бороду. Затем почти неохотно произнес: — Друзья мои. По моему опыту, если женщина больше не хочет… Если она устает от… Короче, понимаете, битва проиграна. В общем, дело сделано. Она поступит так, как захочет, и никто не сможет ей помешать. Ни замки, ни стражи, ни проповеди. Если среди ваших Жемчужин и осталась хоть одна девственница, что ж, еще не вечер.
— В принципе, да, так бы все и обстояло. Но…
Когда Жемчужины начали выплывать из фургонов и принялись осторожно переступать порог дома его отца, Аркадий почти перестал обращать внимание на беседу. Теперь он совершенно отвлекся от разговора. Из первого фургона выбрались три Жемчужины, из двух остальных по две. В итоге Аркадий насчитал семерых. Они плавно двигались, и каждая шла в своем ритме, будто пританцовывала под неслышную музыку. Последняя приподняла подол одеяния, спускаясь по деревянным ступенькам, трижды мелькнув икрой и щиколоткой. Аркадий был далеко не невинен по части секса, однако каждое из трех мимолетных видений отозвалось в его сердце ударами молота. В горле у него родился непроизвольный придушенный писк.