Танец ангела
Шрифт:
Время казалось сделанным из камня. В голове крутились ужасные картинки. Когда самолет садился, у него мелькнула безумная мысль, что крыло сейчас отвалится и все это к чер…
И дальше пустота. Ни костюма, ни работы. Тишина вокруг и ничего, что бы он хотел помнить. Он больше ничего не хотел знать. Он существовал только внутри себя.
«Последнее, что ему надо, — это мои уверения, что я понимаю его чувства, — думал Винтер. — Но все-таки формулы
Безоблачное утро освещало гостиную — Лассе Мальмстрём искал тишины, но не темноты. Небритость подчеркивала запавшие черты. Он непрерывно чесал подбородок, и звук напоминал о сгребании листьев, в остальном было тихо.
— Какие новости? — спросил он.
— Вы о чем-то конкретно? — уточнил Винтер.
Лассе долго не отвечал, опрокинувшись обратно в тишину, только рука непрерывно двигалась у подбородка.
— Последний раз я читал газеты сто лет назад, в тот день, когда… привезли Пэра, — наконец сказал он.
— Видите ли, есть несколько вероятных причин, отчего почти одновременно с Пэром в Лондоне два мальчика были убиты здесь, в Гетеборге.
— Причин?
— Я имею в виду замысел, безумный план убийцы, в таком роде.
— Уж не знаю, огорчаться ли убийствам или радоваться.
— В каком смысле?
— Раз такое случилось, вы начнете работать активнее, на улицах будет больше полицейских, и это хорошо, независимо от того, есть ли связь между убийствами или нет.
Винтер промолчал.
— Чем больше убивают, тем больше усилий прикладывается и больше шансов, что убийцу Пэра схватят, или арестуют, или как там это у вас называется.
— Возможно.
— Я тут говорю о связи между убийствами, но я понятия не имею, есть ли она, да и вы, судя по всему, тоже.
— Мы разрабатываем эту версию параллельно с другими.
— Вы будете держать меня в курсе? — спросил Лассе Мальмстрём и посмотрел Винтеру в глаза.
— Конечно.
— Это не пустые слова, чтобы меня успокоить?
— Мы в любом случае всегда информируем семьи, и я не собираюсь делать тут исключение.
— Хорошо.
— Понимаете, мы не сидим и не смотрим друг на друга в ожидании хорошей идеи. У нас много идей, планы постоянно корректируются, есть отработанная система, нам вздохнуть некогда.
— О’кей, о’кей.
За окном лаяла собака, злая на целый свет.
«Наконец-то он убрал руку от лица, — подумал Винтер. — Попробую спросить сейчас».
— У меня есть еще вопрос к вам, Лассе.
— Да?
— Вы понимаете, что нам надо знать о Пэре как можно больше… Прошлое, друзья, девочки и все такое. И все такое, — повторил Винтер. — Мы поговорили с его подругой, и она, оказывается, не была его подругой.
— Чего?
— Она не была его девочкой.
— Я не понимаю, что вы хотите.
— Вы сказали — то ли вы, то ли Карин, — что она была его девочкой, но это оказалось не так.
— Черт подери, но они же расстались.
— Скорее, они и не начинали… по-настоящему.
— Я не понял, это у меня проблемы с речью или у вас? Что вы хотите сказать — что они были просто друзья или что Пэр так и не собрался ее трахнуть?
Винтер не знал, что сказать.
— Что? Отвечайте!
— Скорее второе, — наконец сказал Винтер.
— То есть ему не удалось ее трахнуть — это вы имели в виду под «держать меня в курсе»?
Винтер хотел что-то сказать, но Лассе перебил:
— Это ваша современная техника допроса, комиссар? Новый метод?
— Лассе. Мы должны знать все, что можно, о его прошлом. Без этого мы не сможем продолжать работу.
— Что, к черту, вы конкретно хотите?
— Мы должны узнать как можно больше о его… интересах.
— Был ли мой сын гомиком?
— А он им был?
Лассе Мальмстрём отвел взгляд.
— Хватит. Уходите отсюда.
— Лассе, держите себя в руках.
— Вы спрашиваете, был ли мой сын педерастом, и считаете, что я должен держать себя в руках?
— Я ничего не знаю о сексуальной ориентации вашего сына. Поэтому я спрашиваю.
Лассе посидел, облокотившись на стол, наконец что-то неразборчиво сказал.
— Простите? Я не расслышал.
— Я понятия не имею…
Винтер ждал продолжения.
— Я говорю правду. Даже если у него было, как я понимаю, не очень много девочек в последнее время, я никогда об этом не задумывался. Я сам… поздно начал.
Собака все лаяла и лаяла, как полноправный участник их разговора, вторящий Лассе.
— Вы спрашивали у Карин?
— Нет еще.
— Спросите.
Собака замолчала — устала, наверное.
— Такие вещи очень важны для нас, очень, — сказал Винтер.
— Я не вру, даже если бы он был гомиком, я бы не стал врать.
— Тут нечего скрывать.
— Но вы думали, что я скрываю.
— Нет.
— Я не гомофоб, просто это было немного неожиданно.
— Надо попытаться узнать все, что можно.
— Поговорите с Карин и с его… друзьями. Вы опять будете копаться в его вещах?