Танец марионетки
Шрифт:
— Она все это время была в саду, ходила по аллеям. Но ведь уже почти ночь. — с ужасом подумал Жоффрей. — С тех пор как она ушла от меня прошло почти два часа. А я злился, обдавал её презрением и старался унизить. Бедное моё дитя. Она тоже страдала от моей грубости. Почему я это себе позволил? Я никогда не бываю груб даже с ненавистными мне людьми. Граф де Пейрак велел Марго удвоить эскорт для Анжелики и послать с ней двух служанок. Темное время не совсем безопасно для загородных прогулок.
— Пожалуй, я последую совету Карменситы. — немного повеселев, подумал граф. — Спою своей маленькой неразумной
– ------------------------------
Примечание автора
Мне всегда казалось некоторое несоответствие между характером Анжелики, когда она была девочкой, в монастыре Пуату, после казни и тем, какой она представлялась в тулузский период. Жоффрей, будучи Рескатором, говорил, что она была в период их супружества бледной тенью, не слишком проявляющей характерных черт её сущности. И это так и есть. Но он не знал Анжелики в детстве и девичестве. А черты характера Анжелики уже после его казни вполне соответствуют тому, какой она была маленькой маркизой ангелов: отчаянная, дерзкая, по временам безрассудная, любознательная и желающая во всем разобраться. Из всего этого набора в Тулузе голон представила только любознательность и желание вникнуть в суть. Куда же делась её дерзость, отчаянность, безрассудство в Тулузе? Конечно монастырь её немного «причесал», придал необходимые для знатной дамы черты, но я сомневаюсь, что они смогли так кардинально исправить её характер. Так что Анжелика в моем исполнении вполне соответствует канону, если выбросить её тулузский период. Так мне кажется.
* Фабрицио Контарини — возможно это вымышленный персонаж, а возможно он был представителем знатного венецианского патрицианского рода Контарини. В сносках тома его нет.
Семья Контарини была одной из двенадцати благороднейших семей Венеции, среди её представителей значится восемь дожей Венецианской республики, четыре патриарха Венеции, 44 прокуратора Сан-Марко, а также другие известные личности.
** Рене Декарт (1596–1650 гг.) — французский математик, физик, философ, создатель аналитической геометрии и современной алгебраической символики, автор метода радикального сомнения в философии.
Глава 6
Ссора добропорядочных любовников
Анжелика долго сидела на балконе и смотрела на звездное небо. Она отпустила свой эскорт, отправила служанок спать. Ей хотелось побыть одной.
Она все еще переживала из-за происшествия с Карменситой. Ей казалось, что она не во всем разобралась. Почему она так поступила? Да, ей было неприятно видеть, как та, мокрая, находится у ног её мужа. Неприятно было слышать её умоляющий о любви голос. Может в этом все дело?
«Он очаровывает их своим голосом». И она убедилась, что это действительно так. Анжелика помнила, как завороженно стояла, наслаждаясь тембром, и ей хотелось слушать этот голос еще и еще. Этот голос, который она ощущала каждой клеточкой, заставил сердце биться, как колокол в груди.
— Он хочет, чтобы я тоже, как и эта женщина, умоляла его о любви! Но я не хочу этого! Не хочу! Он мне отвратителен.
Вдруг она вспомнила, как после ухода профессора совершенно свободно разговаривала с ним и смотрела ему в лицо. И его вид не возмущал её.
— И сегодня, когда я постучалась, я тоже спокойно смотрела на него. Я была возмущена, раздражена. Но не его видом, а той сценой, свидетелем которой я стала.
«О, я уверена, она будет великолепной ученицей! Как и меня, ты сумеешь убедить её, что она единственная из женщин…» — услышала она голос Карменситы.
— Пусть попробует меня убедить! Не думает же он, что я брошусь ему на шею!
Еще какое-то время Анжелика сидела, ни о чем уже не думая. Ей стало жаль, что она пропустила сегодняшний прием из-за своего же неблагоразумия и что она не услышит Золотой голос королевства.
И вдруг под окнами послышались звуки гитары. Она выглянула в сад, но в темноте тенистых рощ не смогла никого разглядеть.
— Наверное, Энрико пришел ко мне. Как мил этот юноша. Он решил меня развлечь…
Но вот невидимый музыкант начал петь. Его сильный низкий голос не был голосом пажа. Этот певец был непревзойденным мастером. Его голос обладал исключительной мощью. Анжелика не понимала всех слов, но одно слово звучало вновь и вновь: «Amore! Amore!»
Любовь!
Постепенно она поняла: «Это он, последний из трубадуров, Золотой голос королевства!» Никогда раньше она не слышала такого необыкновенного голоса. Порой ей говорили: «Ах! Если бы вы слышали Золотой голос королевства! Но он больше не поет. Когда же он снова будет петь?» А затем на нее бросали насмешливый взгляд, жалея, что она не слышала главную знаменитость их провинции.
— Это он! Это он! — твердила Анжелика. — Но почему он здесь? Неужели ради меня?
Она открыла дверь и, прижав руки к груди, чтобы сдержать биение сердца, выскользнула из зала, спустилась по белой мраморной лестнице и вышла в сад. Жизнь! Неужели она наконец начнется и для Анжелики де Сансе де Монтелу, графини де Пейрак? Потому что любовь это и есть жизнь!
Мужчина был в бархатной маске. Черный атласный платок на итальянский манер, завязанный на затылке, скрывал волосы. Привыкнув к темноте беседки, она увидела, что его слегка потрепанный костюм был любопытной смесью одежды слуги и комедианта.
— Вы чудесно поете, — произнесла Анжелика, видя, что трубадур не двигается. — Но я хотела бы знать, кто вас послал.
Мужчина говорил медленно, тихим голосом, словно опасался быть узнанным.
— Никто, мадам. Я прибыл в Тулузу сегодня вечером и сразу отправился в отель Веселой Науки, где собралось веселое и многочисленное общество. И где я намеревался петь свои песни. Но, узнав что вас там нет, я тотчас помчался вслед за вами. Ибо в Лангедоке слава о красоте графини де Пейрак столь велика, что я уже давно мечтаю увидеть вас.
— Ваша слава не менее велика. Вы ведь тот, кого называют Золотой голос королевства?
— Да, это я, мадам. Ваш покорный слуга.
Анжелика села на мраморную скамью, которая опоясывала беседку. Аромат вьющейся жимолости опьянял.
— Спойте еще, — попросила она.
Страстный голос зазвучал снова, но чуть мягче и глуше, чем раньше. Эта песня была уже не призывом, а скорее жарким чувственным откровением:
Я пью твои губы,
Хмелея от счастья,
Пьянея от их тепла.