Танец мотыльков над сухой землей
Шрифт:
Однажды в буфете ЦДЛ к Дауру подошел пьяный литератор.
— И вы тоже писатель? — спросил он у Даура.
Даур только что получил в редакции журнал «Знамя», где был опубликован его эпохальный эпический роман «Золотое колесо». Он как раз держал его под мышкой.
— Да. Пишу, — ответил Даур.
— О чем же?
— О чем можно еще писать? — сказал Даур. — Она любит его, а он — не ее, а другую.
«Купаюсь вчера, Марин, — пишет Юля Говорова, — закат и небо, смотрю из реки на небо, вечером никого, вода теплая, но бьют родники, прохлада, и слышу разговор (по глади реки ведь разносится все быстро):
— Возвращаюсь вчера из Пскова вечером, вспоминаю — продуктов-то в доме нет, вроде бы был кефир, дай, думаю, сделаю окрошку. Огурцы нужны, их нет. Иду себе по дороге, по Рысцовской. Смотрю — огурец на дороге, я взяла, потом еще один огурец, „спасибо, Господи!“, еще огурец, потом еще и каждый раз говорю „спасибо, Боже!“. Один огурец нашла раздавленный, кто-то проехал на велосипеде. На пятом, хорошем же, огурце уже говорю: „Достаточно!“ Такая вот вечером была окрошка.
Желаю, Марин, вам такой же щедрости и именно в нужную минуту!»
Галерист Миша Крокин послал Лёне, улетающему в Милан, напутственную sms-ку.
Леня из Шереметьева ответил стихотворением:
«В Ломбардию — с луной под мышкой, С женой Мариной — коротышкой».Идет человек, гуляет с собакой. Слышу, он ей говорит увещевательно:
— Ну, вот, прогулялись немного. И все у нас с тобой будет хорошо, правильно?..
Они прошли мимо, и я не услышала, что она ему ответила.
Когда Леня в Париже снимал свою Луну, с ним всюду ездила съемочная группа: фотограф Тим Парщиков, продюсер Ольга Осина и водитель Айнер, энциклопедических знаний латыш, полиглот, воин иностранного легиона в Африке, воевавший в Афганистане, тонкий знаток Аюрведы и специалист по воскрешению из мертвых.
Съемки проходили глубокими ночами, под проливными дождями, потом похолодало, подул ветер ледяной и повалил снег, мы все простудились, и он отпаивал нас травяными сборами, в том числе незабываемым настоем трав для Согревания Сердца.
При этом время от времени у Айнера звонил телефон, и он кричал в свой мобильник на французском нерадивому арабу — поставщику наркотиков:
— Что ты за дурь притащил? Это дерьмо, а не дурь! Мой друг выкурил все за два дня, то, что мы с ним выкуривали за две недели, — и всего только три дня не подходил к телефону!!!
— Однажды в детстве я провалился в полынью, — рассказывал Айнер, — а неподалеку стоял человек, и его шок обуял. Я пытаюсь выбраться, лед обламывается. Я ему говорю: «Слушай, сделай что-нибудь, придумай, палку протяни, прохладно ведь…» А он стоит, окаменелый. В общем, когда я выбрался и пошел — он так и остался стоять. Он там и сейчас стоит, я уверен…
Тишков Леня попросил, чтобы на Эйфелевой башне, когда он там будет снимать Луну, никого не было, а то это нарушит все обаяние…
Ему обещали.
Ольга Осина — Лёне:
— Как вам Тим? Он ведь совсем юный, неопытный…
— Ну и хорошо, — отвечает Леня. — А то что бы мы с ним были два замшелых гриба…
На острове Ситэ промозглой ночью Тим Парщиков — Тишкову в плащике и шляпе:
— Так, встали, голову ко мне лицом, еще чуть правее, чуть-чуть, много, обратно, руку — вытянули пальцы, корпус подальше от мусорного бака, так, замерли, — снимаем дублик. Звезда в руке — выше, замерли, снимаем, дублик… Еще разок. Замерли. Ой, тень эта мне не нравится на лице — побежала, замерли. Ниже голову, еще ниже, много, замерли, снимаем. Что-то контрастно, смена объектива, салон меняем, диммер, диммерим, смотрим. Еще разок…
Ночь, ветер ледяной, безлюдная набережная. Держу Луну с обратной стороны, чтоб она не шлепнулась в Сену, пока починяют генератор, он постоянно барахлит, обнимаю ее и думаю:
«Кормилица ты наша!..»
— Да, летней ночью на Ситэ не поработаешь! — сказала Ольга. — Тут бы сидели рыбаки, сновали водяные крысы, здесь бы гуляли, ебались, вообще было бы некуда приткнуться…
— Но что это? — спросила Маша Заволокина, наша добровольная помощница, дочь Лёниного друга. — Мне показалось, что в реке блеснула огромная сияющая рыба!..
— А помните у Альбера Камю, — говорит Ольга, — Калигула все звал Луну: «La lune! La lune! Je vous aime…»
— Он не был шалуном, — отозвался Айнер. — У него была глубокая страсть к Луне.
Ночью снимаем, утром Тишков и Парщиков отсматривают снимки.
— Как говорит братва — выхлоп есть? — спрашивает Айнер.
Ольга Осина:
— Айнер, он бандит. Поэтому он такой вежливый, с юмором, приветливый…
В Челюскинской за столом Тишков познакомился с пожилым художником. Тот спрашивает:
— Как вас зовут?
— Леня.
Он:
— И меня — Леня.
— Леня! — окликнул его Тишков. — Я…
Тот окаменел.
— Ну, знаете, все-таки Леонид Яковлевич…
— А! Хорошо, — сказал Тишков. — А меня Леонид Александрович.
Несколько дней Леонид Яковлевич бродил угрюмый, ни с кем за столом не разговаривал. Потом приходит на обед и говорит:
— Я думал несколько дней и нашел компромиссный вариант: ЛЕОНИД!!!
Анна Генина рассказывала нам с Бородицкой, как холодной снежной зимой директор Поганкиных палат из Пскова привез их с итальянской слависткой в Псково-Печорскую лавру. К ним вышел настоятель отец Александр, благодушно вступил в беседу, вдруг опустил глаза, увидел, что обе женщины в брюках, и, не сходя с места, предал их анафеме.
— В аду будете гореть! — грозно сказал отец Александр.
— Аня, я правильно поняла, — в ужасе зашептала итальянка, — что он сказал…