Танец Опиума
Шрифт:
— Убирайся! — оглушительно взвизгнула Сакура, чувствуя, как слёзы переполняют её глаза и катятся по щекам. Неожиданная истерика уже дышала ей в лопатки.
— Ты всё равно его больше не вернёшь, — едва слышно ответил Итачи, медленно поступью приближаясь к девушке.
— Я всё исправлю! — кричала Сакура, и её голос эхом проносился по длинным коридорам «Гранд-отеля».
Особо любопытные поселенцы высунули свои носы и теперь внимали каждое слово, доносящееся до их острого слуха. А некоторым повезло больше — им довелось увидеть всё воочию: и холодного с виду брюнета, и доведённую до истерики девушку с полотенцем, едва прикрывавшим
— А нечего больше исправлять, — отозвался Итачи, подойдя вплотную к Харуно.
— Почему? … — наверное, это самый глупый вопрос, который только могла задать Сакура. Она была вся в слезах и соплях. Ноги и руки тряслись.
— Потому что ты ни в чём не виновата.
Сакура опустила руку вместе с указательным пальцем, отступила от двери и вжалась в стенку, пытаясь проглотить ненавистную ей истерику.
— Тогда кто виноват? — кричала Харуно прямо в лице брюнета.
— ДА КАКАЯ РАЗНИЦА?! — взревел Итачи, поддев рукой дверь и захлопнув её с такой силой, что не только злополучная картина снова упала на пол, но и по самой двери пошла трещинка. — КАКАЯ РАЗНИЦА?! — Учиха схватил её за плечи, и девушка почувствовала, как его колотит дрожь. — Какой в этом смысл, когда я вот-вот тебя потеряю?
Итачи встал перед ней на колени, обнял её за талию и закричал:
— Это я виноват! Сакура, я виноват! Только останься! Хочешь — обвини меня! Хочешь — я обвиню целый мир? Ты только останься!
Своими резкими, несвойственными ему движениями, психопатскими наклонностями в речи и полной внутренней дисгармонией Итачи напоминал психопата, неизлечимо больного шизофреника. А шизофренией была она — зеленоглазая дурнушка.
Харуно вырвалась из цепких рук Итачи и в мгновение более краткое, чем молния, оказалась в другой части большого зала — возле кровати. Она была напугана. Но испугал её не брюнет, а те чувства, которые она к нему испытывала. А те были противоречивы, непостоянны и сильны. Это напоминало смерч, или ураган, или любой другой природный катаклизм.
Итачи поднялся на ноги, оглянулся и застыл на месте. Чёрные глаза были взволнованы, полны страха и любви. Он окончательно потерял самообладание, распрощался с тем, что называется здравым смыслом. Теперь-то он не сможет ей лгать и прятать свои чувства. Не сможет игнорировать желание прикоснуться к ней, обнять, поцеловать.
— Ты такой же подонок, как и твой брат! — визжала Сакура, надрывая голосовые связки. — И пусть ты не убивал Наруто, но скольких ты убил вместо него?! Сколько, Итачи? КОГО, ЧЁРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ, ТЫ УБИЛ?!
— Отряд АНБУ Сая, состоящий из тридцати мне неизвестных человек. Чоуджи Акимичи, Ино Яманако. Неджи Хьюго. Тен-Тен Такахаши… — с каждым словом Итачи делал шаг к застывшей на месте Сакуре.
А Харуно узнавала имена. Чуоджи — парень с вечеринки. Ино — её подруга. Неджи — парень со званного вечера. Тен-Тен — спутница Хьюго.
— Юкимару, Идате, Казума, Блю, Мукаде, Тобио, Шибуки, Акацучи, Аято, Байу, Ооторо, Кей, Шибире. Я убил Заку.
А это были все те, кто подшучивал над Сакурой в университете: обзывали, шпыняли, подставляли или зло подтрунивали. Всех их Харуно люто ненавидела, но на том всё заканчивалось. Она бы никогда не подумала, что Итачи внимательно слушает каждый раз, когда девушка сетовала на одногруппников.
— Я убил всех тех, кто посмел притронуться к тебе, пока ты работала в забегаловке. Я убил
До девушки нередко домогались посетители, но Сакура никогда не обращала на это должного внимания. Иной раз она отвешивала хорошего подзатыльника (за это её позже штрафовал начальник), но всерьёз — никогда не задумывалась над расправой. Как говорится: против лома нет приёма.
— Я чуть не убил Сасори, когда он упустил тебя в больнице пять лет назад. Я убил всех, кто так или иначе грубил, обижал или повышал на тебя голос. Всех до одного.
Итачи подошёл вплотную к девушке, но прикасаться — не смел. Он стоял на ступеньку ниже, чтоб Сакуре было хорошо видно его лицо.
— Зачем? — одними губами спросила Харуно и поняла, что чувствует себя в безопасности.
— Я хотел защитить тебя. Хотел, чтобы твои мечты сбылись. Хотел, чтобы ты была счастлива. Я просто… хотел защитить тот мир, в котором ты жила. Оградить тебя от всех мерзостей. Но я облажался. Я круто облажался. Ты увидела кровь и смерть близких. Ты почувствовала на своей шкуре несправедливость и жестокость. Ты услышала крики. Ты стала свидетелем всего того, отчего я пытался тебя отгородить. И ты заслуживаешь покоя, но… я погибну без тебя. Я не могу представить мир без тебя… — на последних словах Итачи совсем стих, а пальцы его руки едва касались бархатной щеки дурнушки.
— Почему?
Учиха несколько долгих секунд молчал, а затем, на той же ноте, ответил:
— Потому что я люблю тебя больше собственной жизни. Всегда любил.
— Все эти пять лет?
— Все эти пять лет.
Их голоса сошлись на едва различимый шепот.
— Любил?
— Любил. И люблю сейчас. И буду любить вечно.
Они, казалось, совсем успокоились и пришли в норму. Вот только теперь ни один, ни второй не пытались замкнуться в себе и спрятать те чувства, которые испытывали. Сакура подалась вперёд и шепнула:
— Я люблю тебя больше жизни, — и впилась в его губы поцелуем. Мягко, не спеша, как будто бы это было нормой — вот так ругаться каждый день, походя во время ссоры на отпетых истериков, а затем обвивать руками сладкие моменты, как обвил талию Сакуры черноглазый брюнет, и переплетаться языками. Словно бы они делали это каждый день — так просто переставать быть адекватными людьми, ломать друг другу психику колкими словами и жизни поспешными решениями, а затем отпускать в свободное падение белое полотенце на её теле и снимать неторопливо с его плеч строгий пиджак. Как если бы это было привычкой — невольно рассыпаться на молекулы от невыносимой боли, а следом — падать на кровать, утопая в шёлковых простынях и мягком матраце, целовать её шею и медленно расстегивать пуговицы на его рубашке.
Тонкие девичьи пальцы перестали дрожать. Доверив своё тело его сильным рукам, она вдруг осознала, что находится там, где её положено — в данном месте и в данное время. Кожа покрывалась мурашками лишь от мысли, что брюнет рядом, а выбившиеся пряди волос щекочут её выпирающие ключицы, на коих Итачи уже оставил красные пятнышки.
Руки Учихи огрубели, и, скользя по коже талии, они наслаждались бархатом и нежностью, изгибами и пластичностью. Сакура не чувствовала ничего, кроме мягкости. Она уже ногами стаскивала с мужчины брюки. Они упали с кровати вслед за другой одеждой на гладкий паркет.