Танец Опиума

Lime.lime

Чёрный Дворец стал клеткой для младшего Учихи. Горы давили на него. Свежий воздух стал отравой. Он задыхался в собственном горе, как задыхаются астматики в пыльном помещении.

Для Саске его брат стал единственным живым человеком не только во всём этом пустующем, тихом до отвращения дворце, но и во всём мире в целом. И он действительно цеплялся за него, страшась, что потеряет последнюю нить, соединяющую его сердце с небьющимся сердцем дурнушки. Он мечтал уснуть и никогда не проснуться. Он мечтал встретиться с Сакурой хотя бы ещё разок. Последний разок… Хотя бы одним глазком глянуть и всего-то! Но вместо этого медленно умирал.

— За год он превратился в скелет, ей-богу! Сакура, ты бы испугалась. Он сбросил почти

половину своего веса… Я до сих пор помню, как выпирали его кости, и как слаб он был. Кашлял постоянно и хватался за мою руку, как ребёнок. И не разговаривал. За год он из здорового и крепкого парня превратился в призрак, и я испугался, что потеряю его, — Итачи поднял свои красные от слёз глаза и уставился невидящим взглядом на деревянный крест. — Сакура, я так боялся потерять своего младшего братика. Мне было так страшно, что и его не станет в этой пустом мире… Поэтому под конец того года я отвёз его к родителям и попросил помощи. Отец с матерью быстро подыскали нужное… место, но улучшений не последовало, — Учиха виновато покачал головой.- Ему стало хуже без меня, но и к нему меня не подпускали. Говорили, что Саске нужен покой и отдых от всего, что его раньше окружало. Из-за всех этих таблеток, которыми его пичкали, ему стало лучше в плане здоровья, но психика была подорвана. Он в этой Лечебнице на стенки бросался… и людей убивал всем, что под руку подвернётся… Я себе места не находил весь тот год, который Саске пробыл в этой чёртовой Лечебнице. И когда он вышел, мне казалось, что всё повернётся в лучшую сторону, но… стало ещё хуже, — Итачи болезненно нахмурился. — Он не пил, не баловался наркотиками… Он просто замкнулся в себе. Целыми днями мог сидеть перед окном неподвижно, а по ночам приходил ко мне и спросонья спрашивал, куда ты ушла.

«Итачи, — тихо шептал Саске, нагнувшись к самому уху своего брата, и легонько тряс его за плечо до тех пор, пока Учих-старший не просыпался. — Куда Сакура ушла? Время уже позднее, а её всё нет…»

— И я был растерян, — тихо говорил брюнет. — Я не знал, что ответить, Сакура. Я не знал, как ему объяснить, что тебя больше нет. Поэтому говорил, что ты поехала к Наруто в гости и скоро приедешь… Саске успокаивался и ложился рядом со мной, потому что один заснуть никак не мог. И когда я обнимал его, то чувствовал, как он дрожит, как он замёрз… Кажется, мы превратились тогда в двух маленьких мальчишек, которых бросили на произвол судьбы собственные родители, которые ютятся друг возле друга и пытаются найти утешения в тишине.

Итачи всё рассказывал и рассказывал, как страдал его младший брат, совсем не упоминая о своём горе. А ведь смерть Сакура постигла и его хрупкое сердце, которое вдребезги разбилось о череп своей возлюбленной.

В той кабинке вертолёта Итачи ещё не был сломан. Он тогда не понял, что произошло. Не осознал, что дурнушка осталась лежать мёртвой на залитой кровью траве. Не принял самого факта её гибели. Саске был в шоке, и, как старший брат, Итачи чувствовал ответственность за него, а потому не позволял своим эмоциям вырваться наружу.

Вся горечь и скорбь чёрным сгустком скопились внутри, где-то возле того места, где раньше находилось сердце. Эта странная субстанция дышала парами яда, которые медленно, но верно отравлял клетку за клеткой цельного организма мужчины.

Итачи отвёз брата своим родителям и отравился в Мортэм — домой. Он заехал на Мерседесе через ворота, оставил машину в гараже и побрёл домой, как делал это тысячу раз до этого. На крыльце он долго топтался, упрямо названивая в дверной звонок. Он ждал, когда ему, наконец, откроет Сакура и мило улыбнётся. Она снова удивится забывчивости Итачи, но ни слова не скажет. Девушка никогда не понимала, что Итачи «забывал» ключи намеренно — уж больно ему нравилось, когда розоволосая бестия встречала его после тяжёлого рабочего дня…

Но на этот раз никто дверь ему не открыл. Стоило тогда Итачи

оставить позади крыльцо пустующего дома, как тот сгусток возле самого сердце отозвался болью в грудной клетке.

Итачи прошёл в свой кабинет, постоял пару минут по обычаю возле окна, понаблюдав за застывшими в веках соснами, а затем сел в кресло, тяжело вздохнув. А после этого он разом прошёл через все этапы переживания потери. Апатия, ярость, слёзы, ненависть, ужас, отрицание — чувства оглушили Итачи.

Эмоциональный взрыв выразился в буйстве и неумении себя сдержать. Он разбивал хрупкие вещи, громил мебель и рвал подушки на мягком диване. Весь кабинет был перевёрнут вверх дном. Ни от одной вещи не осталось ничего цельного — только щепки, осколки и лоскутки. Последним, что закончило своё печальное существование, стала склеенная руками Сакуры ваза.

Итачи скатился по стене на пол, усевшись прямо на хрупкие осколки своей некогда склеенной вновь души, и заплакал. Заплакал навзрыд, рвал на себе волосы и кусал локти…

Первый год своей жизни без неё Итачи провёл в подвешенном состоянии. Он не чувствовал под ногами твёрдой земли. Учиха повяз в апатии и нежелании жить. Всё, что приносило ему удовольствие: сосны за окном, уютные вечера после тяжелого рабочего дня и вещи, к которым он испытывал свою знаменитую нездоровую привязанность, — всё стало ему отвратно.

Второй и третий годы были полностью посвящёны Саске, в котором он пытался найти опору и смысл для дальнейшей жизни. Страх, что и младший братик вполне способен раствориться в пустоте скорби, заставил Итачи трястись как осиновый лист. Никогда ещё чувства не причиняли ему столько боли.

Когда пошёл четвертый год, Итачи начал гнить в воспоминаниях. Он почти не смотрел на реальную жизнь, вечно оглядываясь в прошлое и ища какие-то невероятные способы туда вернуться.

На пятом году его охватила ярость, завязавшая ему глаза и вложившая в руки мачете и пистолет. Столько крови мир не видывал со времен Мадары. Столько жестокости даже тысяча маньяков не могла вложить в убийство. Насилие вернуло себе своё законное место и стало неотъемлемой частью жизнь Итачи, чьи чувства снова умирали, а добрая душа засыпала вечным сном.

Шестой и седьмой года были проведены в пьяном угаре, под конец которых Учиха-старший высунул свой нос из своей каморки где-то на краю американских штатов, чтобы попытаться наполнить затхлые лёгкие свежем воздухом. Однако мир ему опротивел. Всё казалось ядом, и Итачи начал задыхаться в том, что так или иначе имело смысл. Ни астрофизика, ни литературные книги, ни даже собственная родня не привлекали его. Брюнет перестал чувствовать и ощущать.

От полной изоляции от мира его спас Фугаку, настоявший на женитьбе и предъявив претензии на продолжателя рода древней семьи Учих. К концу восьмого года Итачи переступил порог своего дома уже женатым человеком, а ещё через год впервые увидел лицо своей новорождённой дочери, не проявив к ней, увы, ни малейшего интереса.

По истечению десяти лет Учиха-старший вернулся в то глубокое состояния безразличия, в котором прибывал до встречи с Сакурой. И тогда всем стало казаться, что розоволосой девчушки вообще не существовало в природе. И уж тем более она не была знакома с Итачи…

— Потом я увёз его из того дома… Твоего дома, — продолжил свой рассказ Итачи. — Саске не хотел уезжать, впрочем, как и я, но чем дальше мы были от тебя, тем лучше становилось состояние братца. Следующие пять лет дом пустовал, и даже вся слуга была уволена к чёртовой матери. Всё осталось лежать именно так, как было. Там осталось всё: и твои вещи, и наши совместные фотографии, и даже твой запах в твоей комнате… Ничего не изменилось. Совсем ничего… — Итачи сжал кулаки. — Последующие два года Саске провёл в апатии, пятый и шестой год — в воспоминаниях. Именно тогда мы вместе с ним вернулись в дом. И когда мы зашли внутрь, оказалось, что ничего не изменилось…