Танго в стране карнавала
Шрифт:
Я не стала припоминать ей это высказывание, когда через полгода она, вся в слезах и соплях, бегала босиком по Руа Жоаким Силва и искала своего парня, который не явился домой ночевать.
Непостижимо, но Рио-де-Жанейро обладает удивительной способностью захватывать неглупых, казалось бы, иностранок, образованных и привлекательных, состоятельных и уверенных в себе, и превращать их в растрепанных ведьм, которые с воплями гоняются по улицам Лапы за малограмотными мужиками в шортах для сёрфинга. Я наблюдала, как топ-менеджер из Нью-Йорка, вылитая Кэрри Брэдшоу из «Секса в большом городе», грозилась убить замарашку подростка за то, что та флиртовала с ее мужчиной; как французская аристократка родила ребенка ради того, чтобы заполучить в мужья нищего музыканта; как модельерша из Лондона оплатила своему жиголо кругосветное путешествие — все из-за страсти и ревности. Не случайно здесь так любят выставлять на подоконниках скульптурное изображение женщины, сидящей у окна, подперев щеку рукой. Здесь эти скульптурки называют «Девушка, дожидающаяся любимого» и, в упоении от собственного нравственного вакуума, продают их в огромных количествах на местном базаре.
Проведенные межнациональные исследования называют бразильцев в числе самых ревнивых народов в мире, и это кажется совершенно логичным, с учетом того, что они же являются и самыми непостоянными и плохо себе представляют, что такое супружеская верность. Под кожей, упругой и без признаков целлюлита, у здешних женщин таится постоянный страх, что им придется в одиночестве воспитывать брошенных детей, а у мужчин — что они всю жизнь будут растить отпрысков соседа или молочника. Таковы уж волчьи законы в мире, где люди хорошо выглядят в лайкре. Навязчивый страх, что тебя предадут, глубоко въелся в национальное сознание бразильцев. Здесь рассказывают, что первая императрица Бразилии, эрцгерцогиня Австрийская Леопольдина, на самом деле умерла не от выкидыша, а от горя и унижения, когда узнала о постоянных изменах своего беспутного супруга, императора Педру I. Даже те немногие бразильские издания, что претендуют на интеллектуальность и высокий вкус, с удовольствием смакуют подробности, рассказывая о чьих-нибудь затаенных страхах и опасениях касательно верности их супругов. Да вот хоть бедняжка Даниэла Чикарелла, бывшая подружка Роналду, — на нее все ополчились, устроили форменную травлю только за то, что она безумно ревновала своего футболиста с торчащими зубами. В конце концов, после тяжелейшего выкидыша, она бросила его — только для того, чтобы узнать из поднявшейся газетной шумихи, что все это время он крутил-таки роман с испанской моделью. Блаженна невинная душа Рио-де-Жанейро…
Ревность и предательство красной нитью проходят через творчество самых известных бразильских писателей. Машаду де Ассиз, живший в 1850-е, темой самого своего знаменитого романа сделал тайну женской верности. В его трагедии «Дон Казмурру» брак адвоката Бентинью и его жены Капиту рушится из-за стечения мелких обстоятельств, заронивших подозрения в ее супружеской верности. Брошенное на лету пустячное замечание друга семьи (точнее, нахлебника) о хитрых цыганских глазах его супруги, поведение Капиту на похоронах его друга — она была взволнована чуть сильнее, чем следует, — сын, в котором герой усматривает подозрительное сходство с усопшим, — и вот уже Бентинью впадает в отчаяние и сходит с ума от ревности. Мучительные сомнения Бентинью пронизывают весь роман, и вопрос, изменила Капиту или нет, до сих пор будоражит бразильских читателей, даже несмотря на то, что идея Машаду де Ассиза как раз в том и состоит, что это не имеет никакого значения. Бентинью на самом деле — никакой не герой. Своей жалкой паранойей и мстительной ревностью он разрушает семью и всю свою жизнь. Однако (и Машаду показывает это с присущим ему изяществом и тонкостью) он этого не понимает, не прозревая даже в конце жизни. Эта история любви и ревности в Рио-де-Жанейро обличает к тому же неравенство в обществе, где умные, красивые молодые женщины вынуждены выходить замуж за заурядных и скучных, но богатых мужчин, так как это единственный для них способ подняться по социальной лестнице.
Казалось бы, всё ясно, но как же трудно «не терять голову», когда все окружающие, кажется, давно уже порастеряли свои! Как-то в январский вечер я пошла в театр на «Предательство», по пьесе авангардного драматурга и сценариста Нелсона Родригеса. Спектакль играли в gafieira «Эстудантина», старомодном танцевальном зале (в нем до сих пор по пятницам играют большие оркестры) на колониальной площади Праса Тирадентес. Я безуспешно пыталась уловить тонкости и подтексты, но в общем и целом тематика была обычной для Нелсона Родригеса: неверность, ревность и лицемерие обывателей Рио-де-Жанейро. Тема инцеста — среди самых излюбленных. Родригес написал целую серию пьес под общим заглавием «Кариока-трагедии», с откровенными и подробными названиями, как, например, «За наготу следует наказывать», «Прости меня за твою измену» и «Счастливая вдова», наполненных историями из жизни, герои которых следуют пресловутой мантре кариок «Предай, не то предадут тебя». Сам Родригес сказал об этих пьесах, что они «неприятные, грязные и болезнетворные; только посмотрев их, публика может подхватить тиф или малярию». Или что-нибудь похуже.
В перерыве я столкнулась с бывшей подругой Фабио, которая переехала жить в пригород. Мы с ней были чуть-чуть знакомы и поболтали немного перед началом второго действия.
— Ты счастлива с Фабио? — спросила она.
— Ну да, мы с ним находим общий язык.
— Конечно, — безапелляционно заявила она. — Он потрясающий. Если бы я не переехала, мы до сих пор были бы вместе.
Дав мне секунду-другую на то, чтобы сказанное дошло, она насмешливо посмотрела на меня, наклонив голову набок. Я нервно улыбнулась, не зная, что ответить.
— Значит, мне повезло, что ты переехала, — выдавила я наконец и сделала движение, чтобы уйти, но она ногой преградила мне путь.
— Ведь он любил меня, — продолжала девица, пристально глядя мне в глаза.
Я попятилась от нее и, нащупав стену, прижалась к ней ладонями. Соперница шагнула вперед, оказавшись так близко, что я почувствовала на себе ее дыхание. Она нависла надо мной, высоченная, как башня, в своих сапогах на платформе.
— Ты меня слышишь? — прошипела она.
— Слышу. — Я торопливо кивнула и спаслась бегством.
Когда я рассказала об этой встрече Густаво, он только посмеялся:
— Не волнуйся из-за нее. Она тебя просто дразнила. Бразильские женщины обожают такие шутки.
В Рио-де-Жанейро не рассказывают историй любви, как у Ромео и Джульетты, их нет даже в сериалах. Здешние писатели не интересуются подобными невинными сюжетами. Недавно Бразильским институтом общественного мнения и статистики было проведено исследование, касавшееся сексуальной жизни бразильцев. Согласно результатам, почти 65 процентов женщин в Рио-де-Жанейро незамужем, а почти 60 процентов жителей города (мужская половина, в любом случае) открыто признают и одобряют измены, или, как здесь говорят, «открытые отношения». Тут, правда, следует учесть осторожное примечание из того же исследования, согласно которому данные, возможно, несколько искажены — дело в том, что значительный процент мужчин, говоря об измене, подразумевают только длительные связи с любовницей, тогда как женщины включают в это понятие и случайные связи «на одну ночь».
Авторы социальных теорий приходят к логичному выводу, что в этой части мира супружеская верность — не что иное, как очередное табу, с которым вот-вот будет покончено, как это произошло в шестидесятые с понятием девственности. Даже дети перестают верить в такие консервативные и отживающие свой век концепции. Школьным спектаклем двоюродных сестричек Фабио мог бы гордиться и сам Нелсон Родригес. Эти сценки были настоящей пародией на любимые детские сказки — «Золушку», «Рапунцель», «Спящую красавицу» и «Белоснежку»: детишки глумились над старомодными идеалами вечной любви и жертвенности перед тающими от нежности родителями. По ходу сюжета к сказочным героиням являлись феи. И принцессы, и феи были одеты, как проститутки, и выразительная мимика, подмигивания и издевательские интонации напоминали скорее утреннюю перебранку шлюх в Лапе, чем щебетание учениц четвертого класса провинциальной начальной школы.
Нечего и говорить, что в Рио-де-Жанейро я чувствовала себя отрезанной от мира. Я не имела доступа к английским новостям, сидела на строгой диете из фасоли и тростниковой водки, и моим единственным якорем, не позволявшим оторваться от мелкобуржуазной морали, была Карина, однако даже она не помешала мне пуститься во все тяжкие и удариться в разгул. В результате я разболелась и провалялась в постели десять дней в галюциногенном бреду высокой температуры. Дело осложнилось тем, что Густаво взялся меня лечить. Первым делом он заставлял ежедневно париться в горячей ванне и натираться питьевой содой. Дом наполнился запахами благовоний и свечей и странными звуками: это Густаво распевал заклинания богам Кандомбле.
Жара проникала повсюду, казалось, плавятся даже стены. Я начала разговаривать сама с собой во сне. Я читала Вольтера, Гёте и Достоевского. Посмотрела фильм под названием «Желтое манго», правдиво изображающий загнивающее бразильское общество. Заканчивался фильм незабываемой сценой безумного, необузданного секса — в ней добродетельная евангелистка, которую предал ее мерзкий муженек, вонзала щетку для волос в спину психопату, помешанному на стрельбе по мертвым телам.
Город захлестнула мода на детские маечки с надписями на груди: «Спасай хорошеньких!» и «Топи уродцев!» на спине. Куда ни падал мой взгляд, повсюду были признаки краха. Я прочитала книгу Ницше о гибели общества, которая неизбежно должна последовать за разгулом гедонизма, и за завтраком начала разговор об Апокалипсисе.