Танго в стране карнавала
Шрифт:
— Ну не-ет. Я верю в равенство, — беспечно пропела она.
— В таком случае обзаведись сперва мужем, милая, — услышала я свой ворчливый голос.
Конфликт между моей культурой и культурой бразильцев, казалось, немыслимо уладить. Бывали дни, когда я вставала рано, выпивала чашку кофе без сливок и сахара и неистово начинала вытряхивать лень из организма. Делая упражнения, я содрогалась всем телом, попутно с осуждением размышляя о пороках этого непристойного общества. В другие дни я продирала глаза поздно, лениво рвала с веток переспевшие плоды, флиртовала с садовником и ощущала себя до ужаса либеральной и свободомыслящей. В обоих случаях я мучилась от одиночества и чувствовала себя отщепенкой. Лучшее общество, на которое я могла сейчас рассчитывать, был какой-нибудь случайно забредший сюда турист-новичок, поскольку эмигранты, прожившие здесь какое-то время, уже усвоили местный стиль жизни и всё о нем поняли задолго до моего появления.
— Что ты вообще здесь делаешь, если тебе всё не нравится? — спросил меня эмигрант-швед в Лапе, когда я плакалась ему на аморальность бразильцев и отпускала замечания насчет бразильских женщин, которые, кажется, ничего не почерпнули из либеральных семидесятых, кроме чудовищной манеры одеваться.
— Я ничего не имею против их потрясающей чувственности, изумительной музыки и сказочных красот, — отрубила я. — Но меня бесит адюльтер, эти вероломные измены на каждом шагу и вообще уничижительное отношение к женщинам. Их здесь ни в грош не ставят, это просто чудовищно!
Он пожал плечами и осушил очередную банку пива.
— Да это же все звенья одной цепи. Одно невозможно без другого.
Я спорила, но, несмотря на всю убедительную логику христианской морали, инстинктивно чувствовала неуверенность. Невозможно было закрыть глаза на вопросы, остающиеся без ответа, которые роились где-то на задворках моего сознания. Кажется, швед был прав. В этом обществе просто не знают, что такое подавление сексуальности. Все здесь прекрасно контролируют свою сексуальность способом, которого я не встречала в Лондоне или Сиднее. Им не нужно напиваться до одури, чтобы отважиться и подступиться к представителям другого пола. Здесь нет пуританской традиции называть женщин с либеральными сексуальными взглядами «потаскухами». Верно ли, что мужчины и женщины в Рио отстали от времени — а может, они его опередили? Что, если мы просто проморгали, не заметили, как они бегут вперед, минуя нас?
В беспечном гедонистическом угаре я даже ловила себя на том, что ставлю под сомнение христианские ценности, доселе для меня весьма важные. Подчас мне казалось, что, может быть, все это невероятное количество неверных супругов — наше будущее, что именно так скоро будут выглядеть взаимоотношения мужчин и женщин. Возможно, Бразилия ходит в отстающих по всем показателям ООН и индексам Всемирного банка, зато здесь ежегодно бьют все индексы и показатели по беззаботности и радости. Здесь живут, кажется, самые радостные и счастливые люди во вселенной. Они только и делают, что улыбаются и смеются. Хотелось бы понять — что их так веселит? Явно не чистая вода и не питательная полезная пища. Может, это они смеются над нами? Поглядите только, да им же плевать на весь мир — знай себе развлекаются с соседскими женами, а мы тем временем с ханжескими постными лицами сидим перед телевизорами, греша только тем, что позволяем себе смотреть французские фильмы. И если уж мир смог легко изменить свое отношение к Иуде, кто сейчас станет отстаивать правоту Десяти заповедей? Что, если Иисус и Мария были просто парой жизнелюбов-пофигистов, таких, как современные кариоки?
Ответ на свои вопросы — или по крайней мере исходную точку своих вопросов — я нашла в неожиданном и неправдоподобном взлете сериальной звезды Клео Пиреш. В год, когда я приехала в Бразилию, синьору Пиреш официально объявили секс-символом Рио этого года. Потрясающее достижение в стране, где пляжи просто забиты великолепными красотками, настоящими королевами с дивными формами и упругой кожей, на которых — в это трудно поверить — превосходно смотрятся даже обтягивающие трусики из лайкры. Фото Пиреш, принимающей солнечные ванны, красовались на страницах таблоидов, она лениво улыбалась с обложек глянцевых журналов, вокруг ее дома в Ипанеме собирались толпы фанатов. В Бразилии достаточно часто сходят с ума по звездам сериалов, футболистам, второсортным знаменитостям из США, даже по некоторым туристам — ничего необычного в этом нет. Здешнее население падко до кричащего, безвкусного и до всевозможных крайностей. Но Клео Пиреш, или Лурдинья, по имени ее героини из нашумевшего сериала «Америка», побила все мыслимые рекорды и рейтинги популярности. Сериал из жизни нелегальных иммигрантов-бразильцев, ставших ковбоями в Техасе, демонстрировали по вечерам, в прайм-тайм. Успех был оглушительным. Сериал, и только он, был виной тому, что цены на родео в Барретосе выросли в два раза, множество достойных женщин, бросив все, устремились к мексиканской границе, а на пляже в Ипанеме все щеголяли в соломенных ковбойских шляпах. Даже всеми обожаемая Жизель Бюндхен, всемирно известная супермодель, бывшая подружка Леонардо ди Каприо и талисман бразильской сборной по футболу, начала отходить на второй план.
Карина, мой барометр бразильского общественного мнения, проинформировала меня, что Лурдинья стала «официальным культом».
— Мужчины хотят на ней жениться, женщины хотят ею быть, — с легкой завистью говорила Карина, когда я приехала к ней в элегантный байру Жардим Ботанику.
Был вечер четверга, знойный и прекрасный, и мы в размягченно-дремотном состоянии неспешно прогуливались вокруг озера в форме сердца, протянувшегося от Ипанемы до ботанического сада. Если Рио — «спящий великан», то Лагоа — без сомнения, озеро Нарцисса. Вода была тихой, как на акварели, и окрашена нежно-розовыми красками заката. Мрачные силуэты окружающих озеро гор отражались в его глади, а вдоль берега, как мраморные, замерли белые стебли тростника.
Район треугольной формы граничил с озером, ботаническим садом, живописным нагромождением скал и был удивительно освещен благодаря причудливой игре света, отражавшегося от воды, деревьев и камня. Место стильное, сдержанно-элегантное и чудовищно дорогое. Карина частенько подбивала нас перебраться сюда жить. Отсюда не открывались вульгарные и претенциозные виды на залив Гуанабара, которыми кичился весь город, однако именно Жардим Ботанику снискал себе репутацию самого престижного в Рио-де-Жанейро места — по той простой причине, что здесь не было фавел. Из-за высившихся за байру вертикальных скал это было физически невозможно — разве что настроить строительных лесов и жить на них.
Здесь селились сериальные актрисы и не было преступности. Единственным исключением стал инцидент с автобусом 174, получивший известность благодаря одноименному документальному фильму («Onibus 174», 2002; больше двух десятков фестивальных наград по всему миру). Суть инцидента в том, что уличный мальчишка захватил автобус и чуть ли не двое суток удерживал заложников как раз неподалеку от ботанического сада. Парень заявил, что требует лишь одного: признания факта, что полицейские поубивали всех его друзей, но их за это никто не судил. Однако все превратилось в очередной бразильский медийный фарс, в котором принимала участие толпа, требующая немедленной расправы без суда и следствия, а также некие коррумпированные полицейские, явно прогулявшие занятия по теме «Как обращаться с безвредным правонарушителем, захватившим заложников», и, конечно, представители преданного власти медиаконцерна «О Глобу». В конце концов Сандру Роза ду Насименту, тот самый мальчишка, был убит — может, для него это было гуманным исходом, если учесть нечеловеческие условия содержания заключенных в тюрьмах Рио-де-Жанейро.
И все-таки было бы несправедливо позволить трагическому случаю с ду Насименту — который, как пояснил мне один из жителей южной зоны, «только проезжал через Жардим Ботанику на автобусе», но не был «из Жардим Ботанику», — бросать тень на сей во всех отношениях достойный и благополучный байру. Этот район не характеризуют насилие, наркотики и проституция, как в других местах, это особый слащавый, пенистый, розовый мирок мыльных опер.
Вот здесь-то, в любимейшем байру Карины, и производится в жутких количествах настоящий опиум для бразильских масс. Именно сюда, на тенистые аллеи Сада наслаждений короля Жуана VI, привозят на поденную работу бразильских писателей, и они пишут novellas, или сценарии для мыльных опер, по-своему отражая все социальные, экономические и персональные темы, от коррупции до адюльтера, от насилия до военной диктатуры. Они пишут по полдюжине сценариев в год, населяя их красивыми людьми с белой кожей, живущими на виллах, и их эксцентричной чернокожей прислугой. И это они несут полную ответственность за интерпретацию истории своей страны, за искажение образа Бразилии, за то, что португальский язык в Бразилии упрощается, сводясь к двум-трем примитивным фразам, — хотя как раз за последнее лично я на них не в претензии. Для ленивой дебилки, каковой я являюсь в части изучения языков, это очень удобно. Я уж не говорю о том, что сериалы оказались потрясающим источником витиеватых оскорблений, которые я заимствовала для разговоров с Фабио. Примитивное «Ты есть плохой человек» уступило место изысканному «О ты, грязный, подлый дьявол. Брось свое сердце на стол, не то я вырву его из твоей груди».