Танго в стране карнавала
Шрифт:
А поскольку медиаконцерн «О Глобу» контролирует около семидесяти процентов всей печатной и телевизионной продукции Бразилии, все те же образы закрепляются и повторяются снова и снова. Это самое настоящее промывание мозгов, контроль сознания, как у роботов, — даже президент страны однажды признался: «Я готов сражаться со своим министром обороны, но не с „О Глобу“». И у кого повернулся бы язык его осудить?
Чтобы понять, что такое бразильская пресса, попытайтесь представить, что случилось бы, вверь наше правительство все частные и общественные телеканалы и все национальные газеты лондонской газете «Сан». Бразилия — единственная страна мира, где топ-моделей снимают в юмористических передачах. Выглядят такие программы, как шоу Бенни Хилла без Бенни Хилла. Хотя, признаюсь, это не мешало мне балдеть от фантастических гламурных красоток.
— Лурдинья? — недоверчиво переспросила я Карину.
Конечно, я тоже читала об этом в газетах, но сочла очередной вонючей уткой от «О Глобу». Актриса, мягко говоря, не красавица. Начнем с того, что у нее низкий неандертальский лобик. А ее сценическое имя напоминало о германских медсестрах, проводивших опыты на людях в нацистских лагерях смерти.
— Непостижимо, — ошарашенно протянула я. — Просто не понимаю…
— Это трудно объяснить словами. Есть в ней этакая искорка, внутренний огонь… — Карина пустилась в объяснения, но замолкла, рассеянно вертя трубочку в своем коктейле. Через минуту она, просияв, повернулась ко мне: — Давай попробую объяснить на примере. Вчера вечером, узнав, что одна женщина хочет отбить у нее возлюбленного, Лурдинья просто-напросто заявила, что отправляется на несколько дней к своей матери. Будет там одна. Ей так хочется. Одна. Представь. Когда такое творится! Она просто плюет на всё. Вообще не ревнует! Это поразительно. Она классная.
Вот и всё, понимай как знаешь. Попытаюсь догадаться, что она имела в виду под внутренним огнем. Лурдинье, разрушительнице семейного очага, подростку, нелегалке, удалось то, чего бразильские женщины никогда не могли получить ни за какие сокровища, — жизнь без ревности. Ревность. Зависть. Подозрение. Паранойя. Все ушло — с одним взмахом волос сериальной звездочки, когда она уходит от женатого мужчины, переживающего кризис среднего возраста, чтобы провести ночь с мамой.
Неверность много значит для Бразилии. Ревность значит больше. Да, латинские и африканские корни породили в бразильцах предрасположенность к чувственным удовольствиям, необузданную страстность, наделили способностью блестяще передавать в танце оргастические конвульсии, именуемые самбой. Но одновременно они превратили их в законченных параноиков. Сами подумайте, если мужчина влюбляется в вас с первого взгляда — при том, сколько вокруг красивых женщин, — разве нельзя допустить, что с ним это случится еще и еще раз?
В нашем разговоре всплыли и высветились типичные страхи среднестатистической бразильянки, с риском для жизни пробирающейся по минному полю гедонизма. Я покровительственно выразила сочувствие.
— Наверное, это ужасно — никогда не чувствовать уверенности в отношениях с мужчиной, — сказала я Карине. — Недоверие, постоянные подозрения — так же можно все нервы вымотать.
Слава Тебе, Господи, что я во все это не ввязалась, думала я потом, оставшись одна. Слава богу, что я выше этого, что я австралийка и умею владеть собой.
В январе в баре «Космополитен» стартовал новый круг самбы, и я бегала туда, «сев на хвост» Фабио. Обычно, придя на самбу, я оказывалась за столиком в глубине бара с Кьярой и использовала данное мероприятие, чтобы узнать, что нового, или повспоминать, как я отбивалась от пьяных ковбоев в Барретосе. Местные девицы продолжали делать вид, что я не существую. Фабио сидел за столом музыкантов, время от времени оглядываясь на наш столик, все более пьяный и развеселый, пока наконец, не в силах противиться искушению, не бросал свое занятие и не подсаживался к нам.
Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный вечер Карина не заглянула на огонек и не навела порядок. Она сидела с нами, наблюдая за происходящим в свойственной ей спокойной, внимательной манере (Карина не танцевала самбу), потом обернулась ко мне и заговорила:
— Кармен, я в шоке. Я просто потрясена. В смысле, ты же ни разу не подошла к столу, ни одного-единственного разика.
Я бросила взгляд в ту сторону — Фабио был всецело поглощен настройкой своей кавакинью, — потом посмотрела на Карину и спросила:
— А зачем?
Карина закатила глаза, будто устала объяснять азбучные истины самому наивному человеку на этой планете:
— Ты должна защищать свою территорию, подруга. — Она пригнула голову, словно нас могли подслушать, и, обведя взглядом бар, продолжила: — Тебя окружают хищники.
Я нахмурилась. Ради всего святого, о чем она толкует? Я осмотрела бар — все вроде было так же, как всегда, обычная обстановка для вечера четверга: проститутки, женатые мужики в поисках любовниц, любовницы женатых мужиков, подруги, наркоманы, музыканты, парочка залетных интеллектуалов и неповоротливый датский социолог, пытающийся сыграть на треугольнике. Все как всегда.
Я недоуменно повернулась к Карине с вопросом в глазах, а она толкнула меня в бок и снова развернула к бару. На сей раз я взглянула в ту сторону, куда глядела она, — и вдруг картина мгновенно переменилась. У группы веселых бразильянок, танцующих самбу, выросли волчьи клыки, которыми они выгрызали себе путь к моему парню! Я выпрямила спину. Мир внезапно померк перед глазами. Я увидела, как одна из девиц ухватилась за спинку стула Фабио, другая как бы невзначай провела рукой по его плечу, а третья послала ему многозначительный воздушный поцелуй. О, какой наивной дурой я, оказывается, была!
Едва сдерживая чувства, я вскочила и бросилась к Фабио, пробралась сквозь плотные ряды женщин и заняла достойную позицию прямо за спинкой его стула. Фабио изумленно воззрился на меня. Я оглянулась на Карину, и она одобрительно кивнула: вот теперь все правильно.
Я с видом собственницы положила руки на спинку и победно-агрессивно оглядела соперниц. Та, что посылала поцелуй, мигом отвернулась, та, что гладила плечико, нашла себе другого мужчину, а та, что хваталась за стул, — ну, ее я просто-напросто отпихнула бедром. Меня волной захлестнуло странное, головокружительное чувство облегчения. Я отстояла своего мужчину. Он принадлежит только мне. Мы встретились взглядом с еще одной девицей, присматривающей за спинкой стула, и она приветливо и благосклонно улыбнулась мне. В конце концов, мы ведь одна команда — блюстительницы стульев на круге самбы. Конечно, признаюсь, в тот же вечер я видела, как ее бойфренд целуется совсем с другой, но важно ведь не это, а то, что, находясь за его стулом, она защитила перед всеми свою репутацию. А что уж там происходит позже на благоухающих мочой булыжниках Лапы — неважно, над этим никто не властен.
Только после пяти новых кругов самбы и вопросов не на шутку встревоженного моим поведением Фабио я почувствовала себя уверенной настолько, что перестала охранять стул. Ему я объяснила, что у меня на время погас «внутренний огонь».
— Шарики у тебя за ролики зашли, вот и все, — заметил он, лениво покачиваясь в гамаке в Каса Амарело.
Кьяра снисходительно покачала головой.
— Я бы никогда до такого не опустилась, — надменно произнесла она и добавила: — Потому что я и так цельная, мне не нужно дополнять себя мужчиной.