Танк смерти (Советская оборонная фантастика 1928-1940)

Байдуков Георгий Филиппович

— В твоем рассказе, товарищ, ты выдвинул проблему о положительных результатах отрицательного действия. Сейчас мы ждем от тебя рассказа об отрицательных результатах положительного действия, — проговорил старый Лепин.

— Это чревато опасными последствиями! — заметил кто-то из угла. — Что если учение социализма в результате приведет к армии спасения?!

Ответ Земрана был краток:

— Это невозможно. Так полагается только в утопическом произведении… В моих рассказах не принят в расчет экономический базис. Фантазии — это влияние тюрьмы.

Ольга Гурьян

ВОЙНА БУДУЩЕГО

(1930)

(Рассказ 3-й из книги «Война»)

Война будущего

Предсказывать будущее нельзя, и чтоб не болтать наобум и зря, я

просто намечу вехи. Итак: сперва о технике. Дальнобойность особо мощных орудий до двухсот километров и более.

Отсюда ясно, волей-неволею, что фронта вообще не будет. тем более, что к моменту объявления войны воздушный флот каждой страны — от трех тысяч до пяти тысяч аппаратов — вылетит в срок и в аккурате. Мощное развитие моторизации…

А там, где может река оказаться и танки из строя бы выбыли, их заменят земноводные амфибии. Бросание бомб— зажигательных, дымовых, ядовитых, удушливых и других… Мобилизация всей производительной силы. Итак, не будет ни фронта, ни тыла. Затем— процесс машинизации приводит к вовлечению в войну все больших масс.

И ясно, что в этой борьбе народов неминуемо восстанет класс на класс. Но если вам эти явления ясны, то понятен и вывод из этих явлений. «Мы говорим — выход из этой войны только в революции». Ленин, т. XIV, стр. 314.

Маргарита Ивенсен

ЕСЛИ БУДЕТ ВОЙНА

(1932)

Если волной дымовых завес война над Союзом нависнет, каждый рабочий, каждый боец крепче винтовку стиснет. Двинем тогда на врага полки, выдвинем танки, броневики, — и поможет успеху атак разведка военно-служебных собак и часто страна благодарна псу за то, что он жизнь спас бойцу. Смотри: это Гун, Ахим и Джим У каждой собаки — прозвище. Такая собака не задрожит в самый большой морозище. Их не спугнет боевая гроза — ни Ахима, ни Гуна, ни Джима. Чутье — начеку, и зорки глаза, а ноги — четыре пружины. Если будет война, такая собака нужна. Если война; огонь и дым; ты ранен, лежишь один; бинтов нет, свои далеко — неужто могилой будет окоп? Нет, в окопе тебя тогда четвероногий найдет санитар. Он побежит, не жалея ног: дорога жизнь красноармейца; он побежит, не жалея ног, чтобы кровью ты не истек.

«В сумке бинт; расстегни, возьми, а я скорей побегу за людьми». Если война; кольцо железное; Враг наступает, как зверь, разъярясь, Красная часть от своих отрезана, — Как со своими наладить связь? Каждую тропку враг сторожит, в небе парят самолеты вражьи. Кто на виду у врага пробежит? храбрый из храбрых под пулей ляжет. Кто на виду у врага пробежит? Храбрый из храбрых, Джим побежит. Он побежит по любому пути; дорога жизнь красноармейцев; он побежит по любому пути, чтоб красную часть спасти. В Красной армии много собак таких, как Ахим и Джим. Но и в мирное время не дремлет враг. Тогда, защищая советский флаг, они сторожат рубежи. Они сторожат советских границ каждый вершок и пядь, чтоб ни один в Союз не проник белогвардеец опять. «Эй, пограничник, Гун заворчал: хрустнул валежник, шурша. Эй, пограничник, Гун заворчал: слышит шпионский шаг. Ты не один, пограничник: с тобой собака разделит опасность и бой».

Но Союза враги рыщут не только у рубежей. Потому-то у нас тыщи четвероногих сторожей. Сторожевые заняв посты, они охраняют советский тыл; в далеких степях — стада, магазины — в больших городах; красноармейцам в помощь сторожат гаражи, ипподромы, и склады, в которых порох готов к обороне страны, потому что быть может скоро мы услышим сигнал войны. Винтовку тогда стиснет Каждый честный боец; Винтовку тогда стиснет Накрепко твой отец. И если отец твой будет ранен, В крови упадет под откос, Помни: вернет его Красной армии И тебе вернет его — пес.

Саттар Ерубаев

О БУДУЩЕЙ ВОЙНЕ

(1934)

Один из моих товарищей, бывало, удивлял и поражал нас своей необычной, довольно своеобразной точкой зрения на что-либо, своими неожиданными и, в общем-то, интересными рассуждениями. Да вы знаете его, я говорю о Рахмете.

За его увлеченность, умение затевать необыкновенные и горячие споры мы прозвали Рахмета философом. Да он в какой-то мере и был фантазером-философом. Особенно любил он доказывать, что главным законом познания нужно, якобы, считать метод сравнения. Всякую вещь, все жизненные явления он как бы подводил под категорию сравнения. Такой категории я что-то не встречал в философии и к тому же думал, что в науке и жизни далеко не все нуждается в сравнении и поддается сопоставлению. Но Рахмет все-таки отстаивал свое.

— Подумай сам, — говорил он, — как ты, к примеру, узнаешь, насколько хороша наша сегодняшняя жизнь? Разве можно обойтись без ее сравнения с нашей прошлой жизнью? Если даже, скажем, покупаешь кило хлеба, так ведь его обязательно взвешивают, сличая с килограммовой гирей. Вот перед тобой две палки. Которая из них длиннее? Попробуй не сравнить. Ну и так далее. Конечно, это элементарные, так сказать, примитивные формы сравнения. Но не с них ли пошла в науке одна из сложнейших абстракций?

Рахмет приводил много примеров. Из нашей повседневной жизни, из области политики, из различных сфер науки. «Вроде бы одноцветен солнечный луч, — говорил он. — Белый, прозрачный. Но вот оказалось — этот самый белый пучок света состоит из семи цветов: красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового».

Известно, например, что красный цвет преломляется и распространяется в воде и воздухе быстрее, чем синий цвет. Чтобы доказать это, наверное же, необходимо было сравнить скорости их волн в той или иной среде, узнать длину волны светового потока, которая, кстати, не превышает одной миллионной части миллиметра (миллимикрон). Или взять химические элементы. Атомный вес азота — 14.007, неона — 20.183, радия — 225.97. Определение такого различия в весах тоже ведь потребовало какого-то сопоставления.

— В жизни нет ничего, что было бы не подвластно сравнению. Прогресс, регресс, всякое движение и развитие — все это познается через сравнение, — говаривал Рахмет.

В прошлом году Рахмет, Лиза, Иван и я побывали в Ленинграде в гостях у академика Вознесенского — отца Лизы. Он, хотя и намного старше нас, а обращался с нами всегда как-то по-свойски, словно был нашим ровесником. Кто не знал нашего академика, человека с мировым именем и мировой славой, человека величайших знаний? Он — известный металлург, но, что удивительно, преуспел и в области авиации, будучи учеником «отца русской авиации» знаменитого профессора Жуковского.