Тарра. Граница бури
Шрифт:
— В любом случае надо искать. — Стефан откинул темную прядь со лба. — Я все равно больше сижу, чем хожу. Попробую почитать священные тексты.
— Может, спросить богословов? Марко слышали многие. Никого не удивит, что мы пытаемся разобраться.
— Почему бы и не спросить? Только Иннокентия больше нет, а таянские клирики не изнуряют себя старыми текстами.
— «Темная звезда взойдет в Таяне!» — Стефан скрипнул зубами. — Проклятье! Мы без Романа как слепые щенки!
— Не стоит позволять эмоциям брать верх над разумом, — назидательно произнес Жан-Флорентин. Шандер и Стефан в очередной раз растерялись, но Рене уже свыкся с максимами приятеля и лишь спросил:
— Друг мой, может быть, ты что-то слышал?
— Слышал, — невозмутимо ответствовал жаб. — Я немного интересуюсь поэзией. Конечно, болото, где я провел детство, отрочество и юность, не лучшее место для изучения изящной словесности, но и туда время от времени забредали интересующие меня существа. Достаточно давно мимо нас прошли Светорожденные. Они задержались в наших краях на ночь. Помню, как они сидели у огня и пели. Нерасцветшая их не тронула, и они ушли вниз по Пепельному ручью. Так вот, — голос жаба обрел характерные для поэтов завывающие интонации, — в одной песне говорилось о Темной звезде… Во всяком случае, я понял ее именно так.
— Ты помнишь слова?!
— Я запоминаю все, что было когда-то сказано или спето в моем присутствии. — В словах жаба чувствовалось наигранное возмущение, смешанное с изрядной долей самолюбования. — Более того, я чувствую, слышу и воспринимаю то, что еще не было сказано нигде, а только ощущается в эманациях всеобъемлющего океана мысли, частицей коего являемся мы, кого здесь и сейчас называют философскими жабами. Сколько бы ни было миров, эпох и…
— Жан-Флорентин, — перебил философа Рене, — мы говорим о Темной звезде.
— Песня написана на эльфийском. — Жаб ничуть не обиделся. — Я попробую перевести ее на арцийский, но предупреждаю, получится не очень достоверно. Некоторым словам в вашем языке нет соответствий.
Темная звезда восходит, и горами станет море! Это дверь в миры познанья, одиночества и горя, Это вечный ветер странствий, без конца и без начала, Это память о далеком, что навеки отзвучало. Темная звезда восходит, дочь слезы и океана. Это голос высшей воли в царстве бледного тумана, Это муки возвращенья через годы и дороги, Запоздавшее прозренье, смерть у цели на пороге. Темная звезда восходит, и в огне не будет брода, — Ждите ту, чью жизнь отметит трижды страшная свобода.— Непонятно. И жутко, — прошептал Шандер Гардани.
— В этом есть что-то нечеловеческое. — Стефан с досадой оттолкнул пустой кувшин. — Эту песню надо запить.
— Верно, — кивнул Шандер. — Проклятый побери! Вино кончилось. Пойду принесу…
— Нерационально. — Жан-Флорентин выглядел возмущенным. — Я полагаю, вот в этой вазе вода.
— Конечно…
— Тогда гораздо логичнее и экономнее пойти по пути трансформации. Какое вино представляется вам наиболее подходящим? И уберите эти розы! Они мне мешают.
Жаб не подвел. Напиток, в который он превратил воду из-под цветов, был воистину королевским. Главное же, очередная выходка болотного философа разрядила обстановку. Конечно, собравшимся, особенно потерявшему брата Стефану, было невесело, но способность спокойно мыслить мало-помалу возвращалась. Принц и Шандер, не сговариваясь, признали главенство Рене. Адмирал не спорил.
— Если мы до сих пор не можем понять суть несчастья с Зеноном… и подлинную природу твоей болезни, Стефан, то с Марко и Иннокентием ничего непонятного не произошло. Обычное убийство. Попробуем рассуждать, может, что и надумаем. Пытались отравить меня. Погиб эркард. Попробовали отравить тебя. Погиб Марко. Хотели отравить Иннокентия — получилось. Никаких чудес, никакой магии, не правда ли?..
— Возможно, Марко в самом деле выпил вино, предназначенное Стефану, — негромко подхватил Гардани, — но на том же подносе был и другой кубок, из которого пили Ланка и вы. И ничего не произошло.
— И не могло произойти, — возмутился Жан-Флорентин. — Я был начеку и принял бы меры. Вино не содержало ничего постороннего.
— Остается предположить, что отраву положили только в один кубок. Если Марко принял яд каким-то другим способом, целили именно в него. Не представляю, кому брат мог помешать, разве что стал свидетелем чему-то или о чем-то догадался. Шани, ты что-то узнал?
— В тот день, насколько мне удалось выяснить, Марко весь день провел с сестрой. С утра выезжали коней, потом ходили смотреть собак, там же и перекусили с псарями дядюшки Пишты. Затем вы фехтовали, потом все разошлись переодеться к обеду и приему послов, куда Марко уже не вышел. Илана сказала, что его дядя «загонял», все посмеялись, и только, а яд уже начал действовать. Сведений о том, что Марко чем-то угощался в одиночестве, я не нашел. Если верить Ланке.
— Если верить? — быстро переспросил Рене.
— Если б я не знал ее девчонкой, я бы сказал, что у нее была великолепная возможность отравить брата. И вполне вероятный повод. — Гардани выпил вина и, заметно колеблясь, продолжил: — Она могла что-то подсунуть Марко утром.
— Могла… Но причины, причины?!
— Смерть Марко в случае… несчастья со Стефаном приведет или к смене династии, или к изменению закона. Зная, как относится к королю Таяны Архипастырь, как у нас любят принцессу… Десять к одному, что после смерти отца и братьев Илану бы короновали. Она ведь не хотела уезжать в Эланд и вдруг переменила свое мнение…
— Это-то как раз понятно, — заметил молчавший до сих пор Стефан. — Ланка влюблена. В кого, обсуждать не будем. Вот и вся разгадка.
— Ланка не из тех, кто хватается за яд, — откликнулся Рене. — А насчет чувств… Я ничего особенного не заметил, но тебе, конечно, виднее. Великий Орел, никогда не поверю, что она может кого-то отравить! Кинжал еще туда-сюда, да и то не из-за угла.
— Я же сказал, «если бы мы не знали Ланку», но мы ее знаем. Значит, Марко отравился где-то в другом месте или отрава была лишь в одном кубке из двух. Тогда жертвой могла оказаться еще и Герика, она часто обедает со Стефаном… Или я.