Тауэр, зоопарк и черепаха
Шрифт:
— Насколько я понимаю, вы плохо себя чувствуете, — сказала она.
В смятении не в силах придумать предлог, чтобы не пустить ее в дом, он отступил в сторону и поплелся вслед за врачом по лестнице, ощущая холод босыми ступнями, черными после ночного променада по крепостным стенам. Когда они вошли в гостиную, бифитеру вдруг стало стыдно оттого, что он стоит перед женщиной в одной пижаме. Кинувшись к спасительному дивану, он произнес предостерегающе:
— Смотрите под ноги.
Доктор, медные локоны которой вспыхивали каждый раз, когда на них попадали солнечные лучи, ловко обогнула Миссис Кук. Она расстегнула пуговицы аккуратного коричневого жакета и села в кресло, не подходившее по цвету к дивану.
Вынув из черного чемоданчика папку, она раскрыла ее на коленях и заскользила пальцем по странице. Она нахмурилась, подняла голову и сказала:
— Если верить
Бальтазар Джонс уставился в пол и принялся ковырять и без того похожий на рядно ковер грязным пальцем ноги. Единственный звук, нарушивший тишину, раздался, когда Миссис Кук поднялась с легким скрипом и отправились в свое ежедневное путешествие по комнате. Тауэрский врач смотрела на черепаху, а бифитер продолжал созерцать пол. Она снова поглядела на пациента, который проковырял уже такую дыру, что в ней исчез весь его палец.
— В этом нет ничего необычного, — неожиданно заявила она. — Вы, наверное, удивитесь. О каком количестве идет речь? Может быть, полудюжине? Но сколько бы их ни было, я уверена, вам не грозит ничего страшного. Просто в другой раз не стоит усердствовать, — заключила она с улыбкой, которую он воспринял как сигнал к окончанию разговора.
Но когда Бальтазар Джонс уже думал, что доктор собирается уходить, она предложила провести беглый осмотр. Слишком подавленный, чтобы протестовать, он поднялся, и она принялась тыкать и выстукивать его разнообразными инструментами, которые смотрелись бы весьма органично среди пыточных орудий, выставленных в Уэйкфилдской башне. Когда осмотр был завершен, бифитер ретировался на диван и сейчас же погладил бороду, чтобы обрести душевное равновесие, пока орудия пытки возвращались обратно в черный чемоданчик.
— Все будет хорошо. Не провожайте, я сама закрою, — объявила врач широкого профиля, перешагивая через Миссис Кук и направляясь к двери. Она уже протянула руку к задвижке, когда вдруг обернулась и сказала: — Мне жаль, что от вас ушла жена.
Наступившую затем тишину в итоге нарушил стук каблуков на каменных ступенях лестницы. Бифитер, нисколько не удивленный, что новость уже распространилась по крепости, остался сгорбившись сидеть на диване. Не в силах выносить мысли, которые угрожали захлестнуть его с головой, он поднялся и направился в спальню. Решив, что лучше уж пойти на дежурство, чем задыхаться от горестных размышлений, он медленно надел форму, прыгая на одной ноге, пока натягивал брюки Викторианской эпохи.
Скрытый от посторонних взглядов, стоя возле моста через ров, смотритель воронов опустился на колени и вынул маникюрные ножницы. Он принялся аккуратно подстригать траву, выросшую вокруг маленьких крестов, отмечающих могилы давно скончавшихся воронов, многие из которых в прямом смысле слова попбдали с насестов. Несмотря на истории для туристов, легенда, будто королевство рухнет, как только вороны покинут Тауэр, была просто легендой. Королевство даже не пошатнулось, когда перед началом Второй мировой воронов посадили в клетки и вывезли под покровом ночи. Неожиданные каникулы были им организованы на самом высочайшем уровне, чтобы спасти птиц от возможной гибели, способной сломить дух нации. В тот же день так же тайно были эвакуированы сокровища Короны. Их вывезли в гробах вооруженные охранники, переодетые представителями похоронного бюро, и спрятали в Вествудском карьере в Уилтшире. Вороны в клетках были увезены на машине скорой помощи и незаметно внесены в дом с террасой, принадлежавший тетушке одного из бифитеров, которая проживала в Уэльсе. Дом в Суонси, отделанный декоративной каменной штукатуркой, аккуратно соблюдал затемнение. Тетушке было запрещено впускать в дом гостей, чтобы не просочилось ни полслова о том, что вороны покинули Тауэр. Тетушке не только платили за уход за птицами, ей также была обещана пожизненная пенсия, чтобы она сохранила тайну временного отсутствия воронов.
Когда война наконец закончилась, было непонятно, кто из них кого довел. Тетушка с одичавшим взглядом, отчаянно нуждающаяся в человеческом обществе, рассказывала всем, кто был готов слушать (и всем, кто не был, тоже), о своей секретной миссии во время войны. Но даже местные газеты отказывались ей верить. Поколение же воронов военного времени — а вороны славятся своей способностью к подражанию — до конца своих дней в крепости так и не лишилось валлийского акцента.
Довольный тем, что снова придал могилам достойный вид, смотритель убрал ножницы в карман и поднялся. После чего он дошел до входа в Тауэр и постоял на мосту, дожидаясь последней за день группы туристов.
— Послезавтра, если выздоровеет смотритель королевского зверинца, — последовал ответ из-под усов.
— Говорят, что зверинец здесь был и раньше, — продолжал австралийский турист.
— Был. До тысяча восемьсот тридцатых годов, когда наконец-то признали, что нехорошо держать диких зверей в крепости. Лично я до сих пор такого же мнения, — сказал смотритель воронов, снова переводя взгляд на жирафов.
— Кто-нибудь пострадал? — с надеждой спросил турист.
Тогда смотритель воронов пересказал ему печальную историю о Мэри Дженкинсон, которая жила со смотрителем львов.
— Однажды, в тысяча шестьсот восемьдесят шестом году, когда она вошла в клетку и погладила лапу льва, зверь схватил ее за руку зубами и не отпускал. Женщине ампутировали руку, чтобы спасти жизнь, но через несколько часов она все равно умерла.
Турист немедленно пересказал историю своей жене, которая засветилась от удовольствия и тут же спросила мужа, смогут ли они прийти еще раз, когда откроется зверинец.
Смотритель воронов поглядел на часы и попросил посетителей, ожидавших экскурсии, подойти ближе. После чего он широко раскинул руки и объявил в театральной манере, которая помогала выманивать чаевые у американских туристов:
— Добро пожаловать в королевский дворец и крепость ее величества, в лондонский Тауэр! Я счастлив быть вашим гидом на ближайший час, за который мы окинем взглядом девять веков истории…
Спустя час он стоял в дверях церкви, и туристы выходили, вкладывая монетки ему в руку. Когда вышел последний, он направился к клеткам воронов, где и остановился, выкликая птиц по именам. Они неловко приземлялись, важно вышагивали по траве, направляясь к своим великолепным деревянным домикам, и запрыгивали внутрь. Заперев двери, чтобы уберечь птиц от городских лисиц, он поглядел на часы и пригладил сизые усы рукой, затянутой в перчатку. Весь в предвкушении, он пересек территорию крепости и дошел до Кирпичной башни, затем огляделся по сторонам, словно сноровистый конокрад. Довольный тем, что его никто не видит, он отпер дверь. Закрыв ее за собой, он потянулся во мраке к канату, натянутому вместо перил, затем вдруг вспомнил, что под одеждой на нем майка. Мгновенно решив, что это совершенно не подходящий наряд для запретного свидания, он расстегнул темно-синий камзол, стянул белье и бросил теплым комком на нижнюю ступеньку, собираясь забрать на обратном пути. Снова одевшись, он пошел вверх по каменной лестнице. Обнаружив, что дверь на втором этаже закрыта, он нащупал ручку и нажал на нее. Неожиданный звук переполошил птиц, которые подняли такой гвалт, что смотритель, совершенно позабывший о новом птичнике, присоединился к их хору, испустив испуганный вопль. Птицы продолжали безумно кружить еще долго после того, как появилась Амброзин Кларк, одетая в джинсы и свитер, вырез которого выставлял напоказ головокружительную ложбинку между грудями. Смотритель воронов потянулся к ней в темноте, мгновенно узнав по запаху кулинарного жира. Когда одежды были скинуты, любовники опустились на дощатый пол, где их тут же облепила шелуха от птичьего корма, взметенная безумным хлопаньем крыльями. И когда вскоре раздался крик экстаза, он смешался с ругательствами изумрудного висячего попугайчика, которого грубо разбудили, когда он дремал вниз головой.
Бальтазар Джонс сидел на диване в одной и той же позе, уже вернувшись с послеобеденного обхода. Он не удосужился задернуть шторы и сидел, глядя, как ночь сгущается за окнами с затейливым переплетом. На кофейном столике перед ним лежала майка, которую он нашел на нижней ступеньке Кирпичной башни, когда по дороге домой заглянуть проведать птиц. Он не смог найти никакого объяснения тому, как туда попало мужское белье, а когда открыл дверь птичника, то обнаружил, что все его обитатели жмутся друг к другу на жердочках, чтобы согреться, а попугайчик болтается ниже остальных, время о времени покачиваясь во сне. Единственным бодрствующим существом оказался странствующий альбатрос, который искал по всей клетке свою подругу, оставшуюся в Лондонском зоопарке, поскольку принадлежала зоопарку.