Таволга
Шрифт:
Думал я об этом и вот до чего додумался. Птицы клетку перестали считать клеткой, то есть почувствовали, что человек их не стесняет, поит-кормит, словом, чинит добро. А от добра, как говорят, добра не ищут.
ГОЛУБИ
Он любил улицу, все свободное время отдавал ей и, даже когда отвечал урок, смотрел в окно,
После занятий его можно было видеть на крыше большого старого двухэтажного дома напротив школы. Босой, в изодранных от постоянного лазания по крышам штанах и рубахе, размахивал привязанной к длинному шесту тряпкой, оглашая округу пронзительным свистом. А в небо уходила голубиная стая.
Соседская старуха Сычиха ворчала:
— Во, пришел! Видали его, нечистого духа! Далась тебе, врагу, эта крыша. Не можешь свалиться-то, руки-ноги переломать, облезьян…
Он же, знай себе, помахивал да посвистывал, словно от того, что происходило там, в синей глубине, и на секунду невозможно оторвать взгляда.
Отец, большой знаток птиц, заронил ему эту страсть и всячески поощрял ее. Когда уходил на фронт, наказал:
— Нарушай голубей, не прокормить будет. Война кончится, заведем новых.
На глазах таяла знаменитая в городе стая. К концу первого года войны осталась только пара.
Все свободное время он теперь проводил на базаре у редких возов, у железнодорожных переездов, на дорогах, — словом, всюду, где была хоть какая-то возможность набрать горсть-другую овса, ржи или пшеницы. Но рейды эти были не всегда удачны, и можно только догадываться, сколько изворотливости он проявил, чтобы сохранить голубей и, вероятно, согласился бы лишиться, скорее, руки, чем потерять последнюю пару.
Однажды в солнечный весенний день, выпуская голубей в вольеру, он не услышал ворчания Сычихи и удивился. А когда не вышла она и на четвертый день, пошел ее навестить.
Она лежала на кровати в телогрейке, шали и валенках. Оказалось, у нее вытянули в очереди хлебную карточку.
— А-а, пришел! Ну-ну, сиди, если пришел. А я, видишь, не могу ходить много, пристаю. Пять дней еще, должно, не выдюжу, помру. Ну да обо мне и разговоров-то столько. Там, на фронте, вон каких цветков косит! А я что…
Он принес дрова, растопил очажок, поставил воду в чугунке и вышел. Сычиха уж задремала, когда он вернулся с бумажным свертком. Положив его, он хотел что-то сделать или сказать, но ничего не сделал и не сказал, а вышел. Она дотянулась до свертка и развернула его. Там оказались две еще теплые голубиные тушки.
РОДНИЧКИ
Я торопился к роднику, у которого не был лет десять или больше, предвкушая радость
Нагоняю таким образом аппетит, подхожу к роднику, а его нет. Туда-сюда глазами — нет. Ошибки быть не могло, место приметное. Да и дно родника еще не затянулось травой, а только заилилось и растрескалось.
Сел достал термос, задумался. Этот родник назывался Плетеным, потому что был огорожен ивовой плетенкой похожей на стенки санного короба. Плетенка не давала осыпаться краям. А сделал ее старик, которого я здесь видел однажды. Он был маленький, сухонький, борода свисала с него белым лишайником. Он только что прочистил родничок и, пока отстаивалась вода, сидел, поджав по-детски острые коленки.
— Щедра душа земли! — воскликнул он и поглядел на меня с внимательным любопытством. — Человек ли, зверь ли, другая ли животина — подходи, пользуйся, не жалко.
Земля вдруг представилась мне похожей на добрую хозяйку, которая не может отпустить гостя, не одарив его чем-нибудь на дорогу. С тех пор я стал обращать внимание на роднички и у многих находил следы рук: то края подрезаны, то камень положен, чтобы человек мог опереться при наклоне, то дно очищено и галькой присыпано.
Мне стало ясно, как погиб Плетеный. Старик, должно быть, умер. Плетень без ухода рушился. Люди подступали все ближе и ближе, отаптывали края, земля осыпалась, дно затягивалось. Струйка воды делалась тоньше и, наконец, заглохла. Родник превратился в грязную лужу и пропал совсем.
«Старик бы не дал воде уйти», — думал я и не заметил, как подошли два мальчика с корзинками грибов, прикрытых сверху ветками рябины. Одному на вид было лет десять, другому чуть больше. Они попросили пить, я молча протянул термос.
— В прошлом году вода еще была, — сказал старший.
— Откопать можно, — по-взрослому ответил другой, словно бы что-то прикидывая в уме, — только лопаты нет.
Он неподалеку нашел обломок жерди, постучал им по сухому дну и еще раз пожалел, что нет хотя бы топора. Я предложил свой топорик, заинтригованный деловитой уверенностью мальчишек, и вскоре был втянут ими же в работу. Выяснилось, что они жили возле небольшой речки и оказались мастерами по части возведения дерновых плотин, устройства запруд для купания и прочих водных сооружений. Под их руководством я затесал с двух сторон обломок жерди, который и заменил кирку.
Вначале шел сухой ил, попадались черные обломки старого плетня, потом песок и галька. Все это ребятишки выкидывали пригоршнями, словно черпаками. Через полчаса появился мокрый песок, а потом и вода. Набиралась она медленно. Мы успели по краям вбить колья и оплести их ивняком. С внешней стороны привалили земли, притоптали, и родник приобрел почти прежний вид.
Полуголые, перепачканные жидким илом, ребята плескались и визжали от удовольствия.
ЗВОНОК ВЕСНЫ