Таврия
Шрифт:
Глубоко вкопанный в землю паровик блестел и сиял, готовый, казалось, хоть сейчас к пуску. Однако машинист, забравшись в яму возле топки, еще копался внизу, скрёб железом по железу так, что хоть уши затыкай.
— Кто это там? — поморщился от скрежета молодой хозяин, которому были видны лишь ноги машиниста. — Тот моряк?
— Моряк, — подтвердил приказчик и одобрительно шепнул: — Знающий! Видите, как блестит!
И, стараясь перекричать пронзительный скрежет, Гаркуша крикнул вниз:
— Бронников, ты надолго там застрял?
Железо под
— Не слышит, — виновато сказал Гаркуша и повел Вольдемара в кухню.
На кухне паныч дал монету кухарке, которая узнала его, а потом стал пробовать ложкой, что готовится людям на ужин.
— Тут мы готовим попостнее, — переглянувшись с Гаркушей, объясняла кухарка, пока паныч прихлебывал горячую юшку своими пухленькими губами. — Весь жир в степь идет, косарям и вязальщицам…
— Кормите как следует, — невыразительно сказал паныч, утираясь платочком. — Потому что сейчас пора наступает горячая… Чтоб нареканий не было.
И, осчастливив кухарку тем, что мимоходом весело пошлепал ее по гладкой спине, Вольдемар направился с Гаркушей в приказчичью контору — просматривать списки оштрафованных.
— Где же твои знаменитые полтавчанки? — заговорил паныч, усевшись возле столика и равнодушно рассматривая штрафные записи Гаркуши. — Что-то я их не вижу.
Гаркуша сразу вырос на пол-аршина. Наступает, наконец, его час!
— Они тоже есть там, в тех списках, — сказал Гаркуша весело. — То зубок какая-нибудь выломает из грабель, то заснет где-нибудь под копной, то слишком огрызнется на работе… все там взято на заметку, ничего не пропущено… Но какие павы есть среди них, паныч! Прошлый год, вы сами знаете, какие у меня были, а в этом году еще лучше!
— Где их столько берется там, в той ободранной Полтавщине, — улыбнулся паныч, забрасывая ногу на ногу. — Питомник там, что ли?
— Природа, — уверенно ответил Гаркуша. — Воды много хорошей, вот и растут… Меня в этом году, правда, хотели не пустить на ярмарку, зависть все да наговоры, но наперекор всем я-таки вырвался, набрал…
— Они там и ночуют в степи?
— Сейчас там, на пшеничном поле… Зачем им тащиться каждый день за десять верст, бить ноги туда и обратно?.. Лучше пусть за это время лишнюю копну нажнут… И кухарок туда послал, и воду вожу…
— Вот что, Гаркуша, — сказал паныч потягиваясь. — Ты эти списки сам пересмотри, потому что тут три дня надо разбираться в твоих каракулях… Сбрось кому следует и объяви публично: паныч, мол, прощает… А сейчас давай лучше пройдемся… к твоим.
Гаркуша был на седьмом небе. Залезая в машину, невольно косился на своих токовиков — видят ли? Смотрите все, мол, берет Савку паныч в свой автомобиль, запанибрата Савка с панычем!
По дороге они еще завернули к одному из атагасов, которого Вольдемар почему-то считал своим приятелем и которому часто заказывал чабанскую кашу. На этот раз чабанская каша с нечабанскими приправами была уже готова, упревала, закутанная в серяк, возле костра. Нашлась
Блаженствовал Гаркуша: паныч за кучера, он за пассажира! Езжай себе, любуйся ущербной луной, которая ровно льет свет сквозь тонкие, голубоватые, как мыльная пена, тучки. По всему небу как-то незаметно расползлась эта пена, но дождя от нее не жди. Говорят, что не идет, где просят, а идет, где косят, однако в Таврии дождь а на косарей редко падает. Тем лучше для Гаркуши — пока сухо, обкосится и обмолотится…
— А как в Америке… перепадают дожди?
— Где как: в одном месте — ливни, реки из берегов выходят, города разрушают, а в другом — ни миллиметра осадков за все лето.
— Тоже, значит, беспорядок… Ну, пусть уж у нас тут земля трескается так, что ладонь вставишь… А у них же наукой, техникой могли бы дойти?
— Ломали и над этим, Гаркуша, голову их специалисты…
— Ломали уже?
— Ломали. Но ничего не вышло. Наука, оказывается, здесь бессильна.
— Гм… Садись, значит, кум, на дно?.. Ну, а что ж они хоть про эти засухи говорят? Палит из года в год, сушит чем дальше, тем больше… Ниспослано это за грехи на нас, что ли?
Усмехнулся за рулем паныч. Сразу чувствуется, что не верит в дедовские предрассудки молодое агрономическое светило.
— Не в том дело, Гаркуша, что ниспослано… На все это их авторитеты дают другой, научно обоснованный ответ…
Навострил уши приказчик: он всегда был любителем науки.
— Какой же ответ, паныч?
— Трудно будет тебе понять… Видишь, открыли они такой закон, что в природе существуют периодические колебания климата. Зависят они от космических причин, от лучеиспускания солнца…
— О, до солнца у них еще, известно, руки коротки!..
— Доказано, что через каждые тридцать пять лет и шесть месяцев влажный период сменяется засушливым для всего земного шара… Сейчас мы живем как раз в третьем году засушливого периода.
— Долго же нам еще ждать дождей, — разочарованно сказал приказчик и умолк.
Молчал и паныч, время от времени умиленно поблескивая на луну стеклышками своих очков, уже не тех, что днем. Что значит богач: от солнца у него одни очки, от луны — другие, а от звезд, наверное, и третьи есть… Можно панычу спокойно ждать далекого американского дождя. Можно ему любоваться ясным месяцем, потому что светит он прежде всего для него, а не для приказчика… Льется и льется лунный свет. Ровно заливает степи своим синеватым, словно из снятого молока, разведенным сияньем. Светит где-то на хозяйскую столицу Асканию, освещает в этот вечер и сорок тысяч панских овец, что ходят сорока «кусками» на пастбищах, и огромные стога сена, раскиданные на просторах, и степные колодцы, похожие на виселицы, и свежие вот эти копны, что мелькают рядками, словно выстроились на парад перед своим молодым хозяином…