Тайфун
Шрифт:
— В чем же?
— А в том, о чем вслух не положено говорить! И дочь так в этот разврат втянулась, что отказалась вернуться к отцу с матерью. И были у нее умные друзья и покровители. По их совету она сунула отцу в карман трехцветный французский флажок и написала донос в милицию, что некий Фан — ее отец то есть — шпион и работает на империалистов, а доказательство — этот самый флажок, и Фана арестовали…
— Кто же были те люди, что испортили жизнь и этой красивой девушке, и ее отцу с матерью? Может, и мы их имена слыхали? Почему вы их не называете, дедушка?
— Потому что один из них еще живет, кровь у людей сосет. А сейчас он в двух шагах отсюда — важный такой патер… Он меня ногами вчера бил, кусок хлеба отнял последний… —
Он встал и шатаясь побрел от них, и опять пошел по деревенским улицам, кричал и ругался так громко, что его было слышно на каждом дворе.
Вдруг дорогу ему преградила торговка Лак.
— Как не стыдно тебе, старик, ругаться! Налил глаза и несешь чепуху…
— Налил, не налил — дело мое! И не пьяный я вовсе, а обиженный!
— Ты что же, не знаешь, что терпение да смирение — главные добродетели? Нет в тебе разума и благодарности, хоть и дожил до седых волос…
— Благодарности — кому и за что? — Сык задрал подол рваной рубахи и обнажил впалый живот. — За то, что весь в синяках от моих благодетелей?!
— Хватит безобразничать, — строго сказала торговка. — Хочешь рис есть и вино пить, научись благодарить людей, которые тебя кормят. А болтовню брось!
— Все, что я ем и пью, — возмутился Сык, — я своим горбом заработал.
Лак решила действовать решительнее.
— Слушай, старик, опусти рубаху, кончай орать и иди домой отоспись. Смотри, узнают про твои слова Хап, Мэй или Нгат, несдобровать тебе.
— Вот оно что? — заорал Сык и затряс тощей бороденкой. — Угрожаете, значит? Ах они, ублюдки! Пусть только сунутся ко мне — все расскажу. Поглядим, как ваш бандюга Мэй запоет. Тиеп вернулся, кое о чем уже догадывается, только не обо всем. Я ему помочь могу…
Лак испуганно огляделась и зашептала:
— Прошу тебя, замолчи! Иди домой, я тебе вина сейчас принесу.
— Не надо мне твоего вина! — разбушевался Сык. — А этим мерзавцам скажи, чтобы ко мне не совались!
Лак чуть ли не бегом поспешила в церковь, откуда за каждым шагом Сыка неотступно следил человек, в чьих глазах горели ненависть и страх. Старик осмелился дернуть тигра за усы; тигр таких шуток не прощает…
Когда стемнело, Лак выскользнула из церкви и направилась в город, где на рынке Сачунг ей предстоял важный разговор с торговкой Хао…
Тем временем подошло воскресенье. Как обычно, в церкви не протолкнешься. Крестьяне, только что снявшие с огородов раннюю капусту и другие овощи, принесли отцу Куангу богатые дары. Старосте Няму, к его удивлению, доверили вдруг подготовку к празднику рождества. Люди были довольны тем, как идут дела, хотели особенно торжественно и весело встретить праздник в этом году. Настроение у всех было приподнятое…
Только Сык бродил словно потерянный. Каждый день он напивался: Иен по-прежнему регулярно снабжала старика самогоном, от которого тот не в силах был отказаться. И вот в один из вечеров, проснувшись под придорожным кустом, еще не отрезвевший Сык побрел в свое логово. Глаза старика слипались, ноги с трудом держали дряхлое тело. Сык, спотыкаясь на каждом шагу, постепенно приближался к своему проулку, из которого на зады церковного двора, где он обитал, вела узенькая тропа. Вдруг впереди мелькнула чья-то тень. Старик не боялся ни чертей, ни другой нечисти, и был уверен, что ждет его человек, но такая встреча Сыка не радовала. И он испугался, почувствовал, как задрожали у него руки и ноги. Сык остановился и долго всматривался во мрак, пока не разглядел, что поджидавший его человек одет в белое. Он облегченно вздохнул — бандит не станет так одеваться — и смело двинулся вперед. Он увидел женщину и тут же узнал ее — торговка Хао с рынка в Сачунге. «Чего надо этой ведьме? — подумал Сык. — Меня она никогда не жаловала, сперва деньги потребует, а потом швырнет свою паршивую собачатину. Для нее я нищий оборванец, она и слова-то цедит сквозь зубы, будто плюнуть на меня хочет…»
Хао заговорила первой:
— Поздненько вы гуляете, уважаемый, уже несколько часов вас поджидаю.
Удивленный Сык вытаращил на нее глаза, не понимая, зачем он ей понадобился.
— Меня ждете? А чего это вдруг?
В руках у торговки был большой сверток. По запаху Сык понял, что в нем жареная собачья колбаса с бобами. И наверняка к этой колбасе, которая тает во рту, найдется бутыль самогона. И Сык сразу почувствовал, как он голоден. Хао взяла старика за руку, и это ласковое прикосновение удивило старика. Он никогда не подозревал, что прикосновение женщины так приятно! Старый дурак, бездомный бродяга, он всю жизнь думал, что нет в жизни ничего слаще водки. А теперь, когда женщина вела его за руку, словно младенца, он расхотел и есть, и пить, и непонятные желания заставили биться его сердце, как сумасшедшее, аж дыхание перехватывало. А Хао шептала ему на ухо:
— Я пришла к тебе, Сык… потому что ты очень симпатичный человек. Подлый Нионг выгнал меня из дома… Мне негде переночевать… Ты же не откажешься приютить меня хотя бы на одну ночь?
Они вошли в его лачугу. Хао налила ему стакан водки, потом другой. Сык послушно пил. В ушах старика зашумело, словно он услыхал морской прибой, который бился в берег прямо у его ног. Потом ему почудилось, что он летит и падает, падает в нескончаемую бездонную пропасть. «Господи, сколько же мне лететь?» — мелькнуло у него в голове, и это была последняя мысль, после чего наступило забвение.
На другой день на деревенских улицах никто не видел Сыка, и все удивлялись. Нашлись любопытные, которые не выдержали и заглянули в его хижину. Сык лежал навзничь на соломенной подстилке. Живот старика раздулся, кожа на лице стала мертвенно-синей. Он еще лепетал какие-то слова, которых никто так и не понял:
— Эх ты, бедняга… поверил… вот подлецы…
Через полчаса он умер. Ангел-хранитель не опустился в последний миг его жизни, и никто не шел за его гробом. Только церковный колокол громко ударил, с радостью возвестив о том, что старый пьяница Сык покинул этот мир.
15
Тиеп осматривал кооперативные поля. Вот эти сорта риса хорошо подходят, можно ждать отличного урожая. Он делал пометки в своей записной книжке, с которой никогда не расставался, и бормотал себе под нос: «На круг в среднем выйдет вполне прилично, каждому будет что есть. Это, конечно, неплохо, но урожайность у нас все равно низкая, опять будем на последнем месте в уезде». Заодно Тиеп полюбопытствовал, как идут дела у единоличников, у них на участках рис был и погуще и получше. Да, трудно доказать людям, что труд на общественном поле может быть более выгодным, более рентабельным! А жизнь крестьян все равно меняется к лучшему. Сколько мощеных дворов, отремонтированных и даже заново построенных домов, и в каждом доме — новые вещи: кровати, зеркала, шкафы, термосы… За полгода в волости продано больше семидесяти велосипедов. Однако работы впереди непочатый край. Многие теперь сыты, обуты, довольны, но есть и бедные семьи. А накормить и одеть надо всех, чтобы никто не чувствовал себя обойденным. Тиеп вернулся в волостной комитет, долго сидел над своими записями, считал, пересчитывал, прикидывал. «Эх, достать бы удобрений побольше, сразу поднялись бы урожаи — по девятьсот килограммов получали бы с одного мау. Только где их взять, эти удобрения? Кроме того, не хватает тягловой силы, техники. А главное — добросовестности у каждого работника, пусть даже в маленьком деле. Где же доставать удобрения? Если взять в долг у государства, то когда мы сможем рассчитаться? Сложный вопрос!» — Тиеп махнул рукой и развернул недавно поступившую из уезда бумагу. «Вот еще одна проблема, — подумал он. — Требуется срочно направить людей на курсы по агротехнике. Из селения Сангоай пока записалась одна Ай. Надо срочно мобилизовать еще несколько человек».