Тайга мятежников любит
Шрифт:
– Довольно, мужики… – оповестил Субботин, – самое ценное, что у нас есть, – это ящик под номером восемь. Спрячем здесь… от греха подальше.
Возражающих не нашлось – уцелевшие были лояльны к Субботину. В запасе оставались минуты. В двух шагах на востоке начиналась густая чаща. Туда и потащили коллекцию Шалимова. Пробились через кустарник, спустились в неглубокую балку… и оказались в каком-то странном месте. Сердце застучало с перебоями. Вроде место как место, но что-то в нем не так. Здесь воздух был другим – тяжелым, спертым. Птицы здесь не пели, и не было слышно, как они поют в других частях леса. Кузнечики не трещали, порывы ветра сюда не попадали. Глухое замкнутое пространство. Зловещее ощущение, что они угодили в отдаленный закуток кладбища. Крючковатые, уродливые деревья, глыбы камней в обрамлении поляны. И нечто уж больно смахивающее на могилу во главе этого безобразия –
Но только Субботин, похоже, заметил странности выбранного места.
– Туда! – Гасанов ткнул в небольшой обрыв, увитый корнями. Спотыкаясь, потащили ящик. Трещина в земле была довольно узкой, втиснули углом, забрасывали – камнями, землей, наскоро срезали дерн, украсили получившуюся конструкцию зеленой шапочкой.
– Достаточно. Пошли отсюда…
Бежали через кустарник – ломая ветки, царапая руки. Усталость гнула к земле. Лошади косили воспаленными глазами. Опасность щекотала затылок, они уже чувствовали дыхание погони.
– Пошла, мертвая! – хлестнул Петруха по торчащим ребрам…
Через пять минут подвода с остатками груза выбралась из низины. Глазам измученных чекистов предстало удивительное зрелище. Обширное открытое место, лысина на теле тайги, в отдельных местах прореженная бугорками кустарника. Лес отступил – до ближайшей опушки саженей сто. А прямо по курсу – развалины странного каменного сооружения. К нему и вела заросшая курослепом дорога, по которой уж лет сто никто не ездил…
Сооружение строили и рушили явно не современники. Забор из серого камня начинался у подножия возвышенности. Когда-то плиты известняка были обработаны и тщательно подогнаны, но испытания временем не прошли. Забор высотой в человеческий рост разрушился практически повсеместно. А на холме позади ограды разрушения носили и вовсе тотальный характер. В древние времена здесь находился то ли храм, то ли большой амбар – а теперь невразумительная груда камней, по макушку заросшая бурьяном, в которой лишь местами угадывались очертания стен и подобие оконных проемов. От крыши сохранился незначительный фрагмент – по каменным лабиринтам и уступам можно было до него добраться и даже вскарабкаться наверх.
– Во какая хрень… – онемел от изумления не больно-то впечатлительный Гасанов.
– А дорожка-то вела к храму, – нервно сглотнул Петруха. – Много тысяч караванов шло по нашему пути…
Субботин с удивлением покосился на Петруху. Вот уж кого трудно заподозрить в глубоких познаниях мировой поэзии.
– Уж не тунгусы с эвенками строили, – пробормотал Гасанов. – Им это на хрен не надо было.
– Да и не татары, – подколол Петруха.
– Енисейские кыргызы, – предложил гипотезу Субботин. – Была у них тут в древности цивилизация. Поумирали, жилища быльем поросли, а остатки молельных изб кое-где сохранились… Делать нечего, мужики, идем к храму – больше некуда. Там и оборону держать будем…
Последний бой был самым трудным. Загнали лошадей в голый и неуютный внутренний двор, с юга и востока обнесенный руинами, а с остальных частей света – колосистой травой. Выгружать из телеги уцелевший ящик с побрякушками было некогда. Разобрали последнее оружие – два карабина с четырьмя обоймами, пару «маузеров», десяток патронов, один «наган»… Не было в их компании грамотных военачальников. И обстрелянных бойцов толком не было. В армии не служили, Гражданскую не прочувствовали. Рассчитывать лишь на природную смекалку и тягу к жизни. Больше не на что. Сил почти не оставалось…
И все же он принял грамотное решение – забраться на крышу. Подсказало что-то. Сбросил кобуру, портупею, сунул «маузер» за пояс, начал восхождение. Камни рушились, едва он к ним прикасался. Но все же удалось найти проходимый участок, он забрался на огрызок стены, пополз по краю рваной вогнутой кровли, в сердцевине которой зияла дыра…
Бурьян колосился даже здесь и неплохо выполнял маскировочную функцию. Он скрючился, подтянув к животу колени, «маузер» пристроил у левой руки. Немного высунувшись, обнаружил своих – двое лежали внизу, за изломанной оградой, готовясь к стрельбе. Инструктировал их Субботин быстро и сумбурно, но вроде уловить обязаны: у забора не тормозить, в случае безнадеги быстро делать ноги и нырять в здание.
Противник был в курсе насчет готовящегося теплого приема. Нестройный залп из леса никому не повредил. Двое перебежали за кусты – хватило выдержки не обозначать позицию. Показались еще двое, причем поджарый ефрейтор в фуражке задом наперед подставился просто знатно. Гасанов не сдержался: хлопнул выстрел – ефрейтор кубарем покатился со склона. Разгорелась стрельба – из леса палили отвязно, злобно. Фонтан вспорол глину под носом у Петрухи. В долгу парнишка не остался, стал вбивать в кусты пулю за пулей. Теперь беляки вели себя осторожнее, переползали, стреляли прицельно. Петруха сменил обойму, открыл огонь с такой ураганной скоростью, словно у него под боком все арсеналы бывшей царской империи. Выбросил карабин, достал «маузер»… Гасанов отстрелялся, перекатился, доставая из-за пазухи револьвер. Грянул нестройный залп. Под прикрытием троих двое перебежали. Пятью солдатами руководит офицер из кустов – плотный, в непромокаемом макинтоше. Что-то крикнул, присел. Петруха с Гасановым не могли его видеть от забора, а Субботин с крыши мог. Не хотелось выдавать позицию, но упускать такую возможность было жалко. Он сжал револьвер, прицелился, затаив дыхание. Снова что-то выкрикнул офицер, показав на торчащий козырек чекистской фуражки. Двое перенесли огонь. Петруха отползал, а Гасанов допустил промашку, решив не терять время. Побежал, пригнувшись, к пробоине в стене… застыл, раскоряченный, словно люмбаго ударило, рухнул лицом в проем. Еще два выстрела совпали с выстрелом Субботина. Офицер схватился за лицо – упал отдельно от фуражки. В соседних кустах промелькнул новый персонаж: фуражка тоже офицерская, тужурка распахнута, сам бледный-пребледный. Лошадь заржала, пискнула женщина… Петруха, сжимая пустой «маузер», мчался через внутренний дворик, обогнул подводу с золотом, помчался к черной дыре в подземелье. На стену уже вскарабкался солдат с орущей глоткой – выстрелил навскидку. Петруху словно подбросило – покатился, треснувшись башкой о раскроенную плиту. Поднялся на четвереньки – кровь стекала с разбитой головы. Пополз, подволакивая простреленную ногу, утирая рукавом то ли кровь, то ли пот, то ли слезы. Служивый пальнул вторично – мимо. Петруха уже нырнул в черноту, покатился куда-то в преисподнюю, завывая от боли. Служивый что-то крикнул своим. Насилу удержался Субботин, чтобы не снять этого стрелка по безоружным людям. Странное возникло чувство, что не надо этого делать. Расплата будет. А ведь и в самом деле не надо было! Он лежал, гадая, знают ли белые, что в живых к началу боя оставались только трое чекистов? Откуда им это знать? Почему бы не двое?..
Солдаты робко поднимали головы. Произвели перекличку, поморгали. Выбрался из кустов невысокий худосочный офицерик в щеголеватой полугражданской одежке. Махнул рукой, выразительно показав на руины…
Они входили в развалины крадучись, ломаной цепочкой, готовые стрелять на каждый шорох. Офицер – за спинами, зыркал по сторонам. Крайний в цепи внезапно вырвался вперед, подбежал к чреву подвала, сунул туда нос. Отодвинувшись, озадаченно почесал фуражку.
– Хрен с ним, Онищенко! – крикнул офицер, брезгливо переворачивая ногой мертвого Гасанова. – Подохнет, никуда не денется! Все они подохнут, твари краснопузые…
Руины не подавали признаков жизни. Субботин не шевелился, нянчил терпение. Случилось ровно то, на что рассчитывал. Пятеро солдат и офицер сошлись в районе подводы. Забросили винтовки за плечи, с любопытством вытянули шеи. Тип в тужурке оттолкнул низкорослого солдатика в разорванной гимнастерке, протиснулся первым, отгреб солому с лежащего на дне подводы ящика. Заскрежетала отдираемая крышка. Субботин приподнялся. «Ты знаешь, товарищ Субботин, как найти черную кошку в темной комнате? – спросил у него как-то в беззаботные ссыльные годы Лева Рыбский. – Запомни хороший совет – наступи ей на хвост». Он приподнялся, вытащил немеющими пальцами предохранительную чеку из запала последней гранаты. Как-то бережно, можно даже сказать, нежно подкинул по навесной. Стальной комочек допрыгал до подводы. Услышав стук, коротышка удивленно глянул под ноги. Резко повернул голову офицер, демонический блеск плеснул из глаз. «А ведь где-то мы с господином встречались», – удивленно подумал Субботин. Впрочем, до того ли сейчас? Он закрыл голову руками.
Теперь он знал, что такое предел возможностей. Но оторвался от прогнувшейся крыши. Целая вечность прошла, пока он подполз к краю, спустил ноги, нащупал что-то твердое и свалился вниз. Пошатываясь, подошел к тому, что осталось от подводы и людей. «Лошадок жалко», – подумал мимолетно. Посеченные осколками, они еще вздрагивали, серая в яблоках пыталась приподняться на передние ноги, жалобно кося. Он выстрелил ей в голову, чтобы не мучилась, добил пожилого, в угреватой сыпи солдата, скребущего ногтями. С остальными полный порядок. Офицер лежал, уткнувшись носом в каменную крошку, подчиненные – вповалку. У одного лицо срезало, другому ползатылка оторвало, у солдата, подстрелившего Петруху, разорвана грудь, ребра в кровавой каше торчат наружу…