Тайна Бога и наука о мозге. Нейробиология веры и религиозного опыта
Шрифт:
Туретт ясно показал, что это странное поведение не было результатом психотического отрыва от реальности. Каждая жертва этого состояния, говорит он, «прекрасно понимала, что демонстрирует психологические причуды, и сожалела о своем унижении».
Существуют и другие подобные болезни: например, люди, страдающие эхопраксией, навязчиво воспроизводят все те действия, которые они видят, а при эхолалии человек повторяет то, что он слышит [118] . Как и латах, это не психотические состояния, но неврологические проблемы, вероятно, обусловленные нарушением работы тормозящих нервных центров, из которых на первом месте стоит ассоциативная зона внимания. Тот факт, что такое торможение необходимо, чтобы помешать нам рабски проигрывать
118
Подробнее об эхолалии в связи с нарушением работы лобной доли см.: Hadano, Nakamura, and Hamanaka 1998; Vercelletto et al. 1999.
Врожденное навязчивое стремление проигрывать наши мысли в поведении, быть может, служило важной цели в процессе эволюции. Психическая репетиция некоторых важных действий – скажем, бегства, схватки, выслеживания или убийства добычи – возможно, позволяла совершенствовать нужные способности и лучше выполнять эти задачи в реальной жизни. Действительно, многие спортсмены, готовясь к соревнованиям, мысленно представляют себе соответствующие действия; подобное делают музыканты и другие люди, которым приходится выступать перед публикой. [119]
119
Ряд исследований, в том числе исследования мозга методами визуализации, показывает, насколько важно представить себе зрительно наши значимые действия заранее (см.: Jeannerod and Frak 1999; Lotze et al. 1999). Эти исследования говорят о том, что проигрывание действий в воображении носит адаптивный характер и что при этом мы употребляем структуры, аналогичные тем, что используются для генерации действий.
Если в мозг вложена потребность проигрывать в действии мысли и идеи, то нас не должно удивлять то, что он вынуждает нас разыгрывать повествования мифа. Эти истории содержат идеи о судьбе, смерти и природе человеческого духа – они всегда вызывают интерес человека, а потому притягивают к себе внимание ума. В процессе проигрывания историй, составляющих мифы, некоторые люди, вероятно, открывают для себя определенные типы ритмичной деятельности, запускающие цепь неврологических событий, которые порождают ощущение надличного или трансцендентного. Это реальное для человека ощущение вместе с символами и темами мифологии приводит к возникновению – или, точнее сказать, открытию – действенных ритуалов.
Все религиозные ритуалы, если они способны воздействовать на участников, должны содержать в себе миф вместе с неврологическими реакциями, которые дают этому мифу жизнь. Синтез двух элементов – чистой неврологии и значимого культурного контекста – и составляет подлинный источник власти ритуала. Это позволяет участнику ритуала метафорически погрузиться в события мифа, встретиться с его глубокими тайнами, а затем ярко пережить разгадку этих тайн, которая потенциально может поменять жизнь. Так, например, ритуал мессы позволяет верующему глубоко прочувствовать смысл Тайной вечери Иисуса, поскольку величественный ритм этой церемонии соединен с литургией, где звучат конкретные поучения и обетования Христа. Каждый из этих элементов крайне важен, настолько важен, что, дабы этот ритуал не потерял своего значения для последующих поколений, в нем надо заново находить равновесие между ритмом и содержанием.
Психическая репетиция важных действий позволяет совершенствовать нужные способности и лучше выполнять эти задачи в реальной жизни
Например, в 1960-х годах Римско-католическая церковь, проводя свои радикальные реформы, перевела текст мессы с латинского и греческого
Однако важнейшая часть содержания мессы осталась той же, и ритм церемонии изменился незначительно, так что со временем ритуал новой мессы стал для большинства католиков таким же действенным, каким было это богослужение на латыни.
Практически все ритуалы должны поддерживать это тонкое равновесие между постоянством и изменчивостью, между культурным контекстом, черпающим содержание из мифа, и неврологическими реакциями на ритмическое поведение. Если ритм ритуала не вызывает нужных реакций автономной нервной системы и эмоций, церемония теряет свою силу; если символы и темы ритуала становятся банальностью или чем-то, не имеющим отношения к жизни, он утрачивает свое духовное значение. В этом смысле сила воздействия ритуала зависит не только от физических или психических ритмов действий, но и от более масштабного и более динамичного ритма – медленных флуктуаций стабильности и перемен, – иначе он теряет свою жизнеспособность.
Сила ритуала заключается в том, что он позволяет верующим на опыте, как «доказательство», пережить то, что обещают мифы и священные тексты. Ритуалы позволяют участникам ощутить, хотя бы на мгновение, то трансцендентное духовное единство, к которому призывают все религии. Поскольку участник ритуала переживает это единство на основании базовых биологических функций, ритуалы устойчиво встречаются практически во всех культурах самых разных стран мира. Ритуалы призваны решать именно такие задачи. Это также позволяет нам понять, почему ритуалы не утратили власти над многими людьми даже в наш рациональный век.
Как мы уже говорили, духовная интенсивность тех переживаний единства, которые порождают религиозные ритуалы, может быть очень разной. Так, члены группы, собирающейся для чтения розария, могут ощутить порожденное спокойным ритмом их молитв легкое чувство духовной связи между ними. Сильное физическое напряжение при некоторых более утомительных ритуалах – таких как длительные священные танцы или обряд «поиска видений» у индейцев – часто порождает куда более глубокое чувство единства, которое нередко сопровождают состояния транса и яркие видения.
Важно понять, что ощущения единства любой интенсивности, от самых умеренных до крайне ярких, порождены воздействием на органы чувств повторяющихся ритмичных движений – иными словами, все начинается с физических действий, а затем, как бы поднимаясь снизу вверх, захватывает ум. Чем интенсивнее физическая активность и чем она продолжительнее, тем глубже переживание единства. Таким образом, интенсивность подобных состояний имеет конечный характер и определяется физической выносливостью участника. Это означает, что хотя ритуал позволяет нам почувствовать духовное единство, вряд ли мы переживем его в высшей степени активно. Этому препятствуют ограниченные возможности тела.
Любопытно, что те же самые механизмы, запускаемые физическими действиями ритуала и передающиеся снизу вверх, могут включаться и иным путем, начиная от ума, сверху вниз – то есть ум может привести эти механизмы в движение, начав с такого невещественного явления, как мысль. Разумеется, ум утомляется не так легко, как тело, и определенная практика позволяет сохранять внимание на одной мысли постоянно. Теоретически подходящая мысль может не только запустить механизм трансцендентности, но и довести его до наивысшей точки интенсивности, так что он породит глубочайшее чувство единства, то поглощение духовным, которое богословы называют мистическим опытом. Именно это, как мы считаем, и происходит, когда ум занят такими древними практиками, как медитация и созерцательная молитва.