Тайна Бога и наука о мозге. Нейробиология веры и религиозного опыта
Шрифт:
Однако нейробиологический подход позволяет предполагать, что Бог не есть проекция когнитивного дедуктивного процесса, но он был «открыт» в мистической или духовной встрече, которая дошла до сознания человека благодаря действующим в уме механизмам трансцендентного. Другими словами, нельзя сказать, что человек сначала на когнитивном уровне изобрел могущественного Бога, а потом это изобретение стало давать ему чувство контроля; более правильно думать, что Бога (в самом широком и основополагающем смысле этого слова) познают на опыте в духовности мистиков. Этот интимный опыт единства, опыт Божьего присутствия дает возможность появиться такому чувству контроля.
Происхождение религии
В шестой главе мы говорили о том, что продолжительная медитация может породить в уме такие ритмы, которые ведут к опыту духовного единения, имеющему нейробиологическую основу. Однако мистические переживания испытывают не только те, кто к ним сознательно стремится, они также спонтанно возникают у людей, которые их не искали и, быть может, никогда о них не слышали, так что сначала они просто могут не понять, как к ним относиться. Такие спонтанные мистические переживания могут быть разной интенсивности – от слабого, но способного поменять жизнь озарения до внезапного необъяснимого приступа восторга, от непонятного ощущения невидимого духовного присутствия до полного погружения Я в суть всех вещей или постижения божества. В каком-то смысле любой мистический опыт носит спонтанный характер: даже мистики, посвятившие всю свою жизнь поиску духовного единства, не могут предсказать наступление желанного момента. Однако, как мы считаем, нейробиологические механизмы трансцендентного могут начать работать под действием таких мыслей или поступков, за которыми не стоит осознанное желание войти в состояние единства. Такой опыт единения без разумных усилий служит надежным основанием для развития религиозного сознания, а в большинстве случаев он просто делает такое развитие неизбежным.
Представим себе доисторического охотника на оленей из племени, которое в данный момент остро переживает нехватку пропитания. Он отчаянно ищет еду, постоянно охотится, забыв про сон и проводя многие часы в диких местах. Даже в часы отдыха охотник тревожно осматривает горизонт в поисках добычи, в его уме постоянно возникает образ оленя-самца, достаточно крупного, чтобы прокормить все племя и спасти его семейство и друзей от голода.
День ото дня охотник теряет силы от голода и усталости, а образ мощного оленя в его воображении становится все ярче и ярче. Он видит, как тот пасется за гребнем холма или пьет воду на берегу извилистой речки. Это видение вскоре поглощает всего охотника, и стремление убить становится для него своеобразной мантрой. В его голове прокручиваются одни и те же мысли, фокус его внимания становится все уже и уже. Вскоре его ум освобождается ото всех посторонних предметов, в его сознании не остается места ни для чего иного, кроме желания убить оленя.
В такой концентрации внимания нет ничего духовного, охотник просто стремится выжить. Однако, если взглянуть на это с точки зрения неврологии, мы увидим, что он приводит в действие ту же биологическую цепь событий, что и мистики, занимающиеся созерцанием и стремящиеся очистить свой ум ото всего, кроме Бога.
В шестой главе мы говорили о том, каким образом «активная» медитация, или созерцательная молитва, может привести человека в состояние единения, в котором созерцаемый предмет или образ приобретает божественные свойства, а Я ощущает присутствие наивысшей истины. Возможно, охотник, созерцающий образ крупного оленя, тем самым задействует те же нейробиологические реакции, которые приведут его к такому же состоянию единения. Подобно средневековым мистикам, которые радостно погружались в трансцендентную реальность Иисуса, и суфиям, испытывающим ощутимое присутствие Аллаха, охотник мог почувствовать себя во власти могущественного архаичного божества – великого духа животного, который занимал свое место в пантеоне первых богов человека.
Конечно, такое развитие воображаемых событий носит чисто спекулятивный характер, но с точки зрения нейробиологии оно вполне правдоподобно. Это также соответствует представлениям, которые можно найти в рамках всех мировых религий, о том, что их духовный источник – судьбоносная мистическая встреча с воплощением наиважнейшей истины.
В своей книге «Мистическое сердце» католический монах и мистик Вейн Тисдейл писал:
Все великие религии имеют подобное происхождение: это духовное пробуждение ее основателя, который сталкивается с Богом, божественным, абсолютным, духом, дао, безграничным сознанием. Мы найдем это в опыте индийских риши, в просветлении Будды, у Моисея, патриархов, пророков и других святых библейской традиции. И то же самое с не меньшей полнотой мы найдем в Иисусе, осознавшем свои отношения с Отцом… На то же указывает жизнь пророка Магомета, получившего откровение Аллаха через архангела Джебраила. [150]
150
См.: Teasdale 1999.
Все великие священные тексты говорят о том же: люди познали наиважнейшие истины через мистическую встречу с высшей духовной реальностью; иными словами, мистицизм есть источник той великой мудрости и истины, на которой основываются все религии. Но прежде чем религия может возникнуть, кто-то должен с помощью разума истолковать значение мистического опыта и перевести его невыразимую правду на язык конкретного верования.
Допустим, наш охотник отреагировал на свои духовные переживания так же, как это делали мистики после него (согласно законам нейробиологии), и это наполнило его надеждой, новой уверенностью и неописуемой радостью, так что он поспешил к своему племени, чтобы рассказать ему о полученном им откровении, которое все переворачивает, – о том, что в этом мире существуют могущественные и благие силы.
Мы не можем знать, как племя охотника отнеслось к рассказанной им странной истории, и если бы его, как и других мистиков на протяжении многих веков, слушали со скепсисом и подозрением, в этом не было бы ничего удивительного. Но представим себе, что несколько дней спустя племя наткнулось на небольшое стадо оленей и впервые за несколько последних дней им удалось добыть еды. Наш охотник продолжал бы говорить, что то был дар Великого Оленя, который решил показать свою доброту и силу. Его соплеменники могли бы с этим согласиться, и тогда его история о Великом Олене приобрела бы свойства мифа и другие члены племени могли бы начать ее развивать.
Религиозный разум переводит невыразимую правду мистического опыта на язык конкретных верований
Они могли бы размышлять о природе этого таинственного существа и, скажем, пытаться понять, что ему нужно от людей и какими духовными силами он обладает. Они могут обсуждать его характер. Он справедлив? Склонен гневаться? На него можно положиться? Он способен прощать? Они могут придумывать истории, которые описывают его бытие, – о том, например, где он живет или откуда он возник.
Иными словами, они могли бы создать примитивное богословие, которое раньше или позднее дало ответ на вопросы, интересующие даже самых рафинированных богословов. Как угодить этому богу? Как сделать, чтобы он захотел защитить нас от кошмаров жизни? Как можно использовать его духовные силы, чтобы с их помощью контролировать важнейшие аспекты нашей жизни?
Они могут попытаться снискать расположение этого духа, принося ему в жертву животных или еду. Факты, собранные антропологами, позволяют думать, что в своей самой примитивной форме религии начинались с попытки задобрить могущественного духа жертвоприношениями. За такими действиями стоит представление о договоре между людьми и высшей силой, в которую они верят. Такая предпосылка есть самая яркая характеристика религии, именно этот компонент возвышает религию над примитивным магизмом. Когда люди практикуют простую магию, они, скажем, используют определенные заклинания и гимны, чтобы оказать прямое воздействие на природу и других людей – вызвать дождь, исцелить больного, наслать бедствие на врага и тому подобное – без участия какого-либо духовного посредника.
В более развитых религиях верующие исполняют свои обязанности по договору через акты поклонения и верности, через послушание и молитву. В ответ они получают защиту от зла, отпущение грехов, избавление от земных страданий и, в той или иной форме, союз с божеством. Доисторические охотники, о которых мы говорили, могли видеть здесь простую сделку, надеясь, что их жертвоприношения понравятся духу оленя, и за это он обеспечит им особо удачную охоту. Но даже такие примитивные представления могли дать им сильное ощущение контроля над экзистенциальной неопределенностью жизни. Такое чувство контроля придавало им оптимизм и бодрость, которые улучшали их психологическое состояние и потому обеспечивали бесспорные преимущества в эволюционной битве за выживание.