Тайна булгаковского «Мастера…»
Шрифт:
«Мне разрешили пройти к М[ихаилу] А[фанасьевичу] сразу же после операции. Он был такой жалкий, такой взмокший цыплёнок».
Как удивительно точно совпали описания, сделанные в разное время разными людьми. Вспомним рассказ Татьяны Николаевны о том, как выглядел Булгаков в 1918 году:
«Когда нет морфия – глаза какие-то белые, жалкий такой».
А теперь и Любовь Евгеньевна употребила те же слова: «жалкий такой». Не говорит ли это о том, что во время операции, наверняка проводившейся под наркозом,
Как бы там ни было, но прооперированный очень быстро расстался со всеми «цыплячьими» признаками и 21 июля уже записывал в дневник:
«Вечером, по обыкновению, был у Любови Евгеньевны… Ушёл я под дождём грустный и как бы бездомный».
25 июля:
«… поздно, около 12, был у Л[юбови]Е[вгенъевны]».
Готовясь к окончательному разрыву с бывшей женой, Булгаков хотел оставить ей достойную жилплощадь. И в конце лета Михаил Афанасьевич и Татьяна Николаевна справили новоселье. В том же доме на Большой Садовой улице. Из квартиры под номером 50 они перебрались в квартиру под номером 34, в которой было намного тише и даже чуть респектабельней, чем в их прежней «проклятой квартире».
Недуги продолжали беспокоить Булгакова и на новом месте. 26 августа в дневнике появилась запись:
«Был на приёме у профессора] Мартынова по поводу моей гнусной опухоли за ухом. Он говорит, что злокачественности её не верит, и назначил рентген».
К счастью, нелады со здоровьем и бурные события на семейном фронте не приостановили творческого процесса. К осени 1924 года Булгаков закончил очередную сатирическую повесть. В сентябре отнёс её в «Недра». Через какое-то время секретарь издательства П.Н.Зайцев сообщал Михаилу Афанасьевичу:
«… я передал рукопись В.В. Вересаеву (Ангарский по делам вылетел в Берлин). Вересаев пришёл в полный восторг от прочитанного».
С этого момента в жизни Булгакова, пожалуй, и начались те самые коренные изменения, что созревали так долго и так болезненно.
Перемены в жизни
В 1924 году жизнь в Республике Советов кипела и бурлила. В водовороте событий сверкали молнии партийных постановлений. С шумом и грохотом менялись служебные распорядки. Разворачивалась непримиримая борьба с неурядицами в быту.
Масла в огонь подливали и неожиданные заявления большевистских лидеров. Некоторые из их зажигательных фраз очень быстро становились крылатыми. Так, например, никогда не унывавший Николай Бухарин однажды заявил с улыбкой с одной из высоких трибун:
«В революции побеждает тот, кто другому череп проломит».
Высказывание страшное. И по своей сути и по той лёгкости, с которой было оно произнесено. Но это говорил вождь. К его словам прислушивались, их мотали на ус. И не просто так, а для того чтобы применить в будущем.
В «Гудке» от Булгакова тоже требовали оперативно «проламывать черепа» классовым врагам советской власти, безжалостно продёргивая их в смешных и хлёстких
«Я по-прежнему мучаюсь в „Гудке“.
29 декабря – новый стон:
«Был в этом проклятом Г[удке]“.
Газета не только «мучила», не только заставляла проклинать опостылевшую службу, она влияла и на ночное творчество. Позднее Михаил Афанасьевич признавался («Тайному ДРУГУ»)-
«… фельетончики в газете дали себя знать… Вкус мой резко упал. Всё чаще стали проскакивать в писаниях моих шаблонные словечки, истёртые сравнения. В каждом фельетоне нужно было насмешить, и это приводило к грубостям… Волосы дыбом, дружок, могут встать от тех фельетончиков, которые я там насочинил».
И всё же именно в 1924-ом Булгаков окончательно завершил свою «Белую гвардию». Роман заканчивался удивительной картиной: все герои крепко спят, им снятся удивительные сны… Им кажется, что…
«Всё пройдёт. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого нет знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»
На этот взволнованный вопрос булгаковского романа с невозмутимым спокойствием отвечала сама жизнь: люди не смотрят на звёзды, потому что их отвлекают от этого святого дела тысячи мелочей их грешной повседневности. На одну из них указывал и руководитель издательства «Недра» Ангарский, отправивший в ЦК ВКП(б) пространную записку, в которой говорилось о ситуации в литературном мире страны Советов. Упоминался и автор «Дьяволиады»:
«Талантливый беллетрист Булгаков не имеет денег для оплаты квартиры».
О том же самом – запись в булгаковском дневнике, сделанная ещё осенью (26 сентября):
«Только что вернулся из Большого театра с „Аиды“, где был с Л[юбовью] Е[вгеньевной]… Весь день в поисках денег для комнаты с Л[юбовью] Е[вгеньевной]».
Уже зарегистрировавшим свой брак Булгакову и Белозёрской негде было жить. Новобрачных вновь выручила сестра Надежда, приютив их в одном из помещений школы, где она преподавала. О том, как Михаил Афанасьевич «съезжал» с прежней своей квартиры, через много лет Татьяна Николаевна рассказала автору «Жизнеописания Михаила Булгакова»:
«Однажды в конце ноября… Миша утром попил чаю, сказал:
– Если достану подводу, сегодня от тебя уйду.
Потом через несколько часов возвращается:
– Я пришёл с подводой, хочу взять вещи.
– Ты уходишь?
– Да, я ухожу насовсем. Помоги мне сложить книжки.
Я помогла. Отдала ему всё, что он хотел взять. Да у нас тогда и не было почти ничего».