Тайна электричества
Шрифт:
А не в медицине может. И бывает. И не вымысел. И довольно часто в некоторых отдельных случаях.
Тут одну историю докладывали. Стояла машина и принимала сырье. В которой порции больше, скажем, пяти процентов влажности, ту порцию сырья машина не принимала. Потому что выше пяти процентов влажности, как показала наука, для данного производства нельзя. Вот машина и не пропускает.
Но ведь машина на электричестве, а человек на прогрессивке. Разница все-таки. Машине все равно, а человеку, чем больше сырья, тем больше почету. Как быть при таком остром конфликте?
Можно, конечно, понизить влажность во всем сырье, чтобы машина поменьше отбрасывала в сторону. Но как ее понизить? Это же как далеко зайдет подобная рационализация! При добыче следи, при транспортировке следи, при хранении думай. Этак и мыслями изойдешь. Тяжело.
Было бы проще взять небольшой молоток, благословиться по лампочкам и отвалить эту кибернетику в сторону, чтобы не торчала она поперек дороги и не воображала себя умнее начальника ОТК. Но теперь пока еще веяние такое: технику не ломать. Сломаешь — пойдут разговоры, то да се…
Тогда остановились на третьем способе, довольно передовом и современном. Если эта подлая машина требует пяти процентов влажности, не больше, — не подохнет, если будет требовать по десяти. Взяли схему, паяльничек, напильничек и удвоили пропускную привередливость.
Премия рационализатору? А как же! Ведь поток увеличился! И удвоился, и утроился, и в некоторых случаях даже удесятерился.
Не можем же мы ставить в зависимость от какой-то заумной машины свою передовитость! С такой машиной, пожалуй, никаких повышенных обязательств не сварганишь. Не даст, подлая. Машина бездушна. Машина такого насчитает, что потом никаким выговором не отделаешься. Нет у нее взгляда вперед. И взгляда вверх у нее тоже нет. Уперлась в траву, не видя горизонтов.
— Стоп, — скажет читатель, — а брак? Брак-то ведь пошел.
А при чем тут брак? Брак обязательствам не помеха.
Когда еще умных машин не было, мы, бывало, мечтали:
— Вот будут машины, уменьшится брак. Машину не обманешь!
Это почему же не обманешь? Даже человека обмануть можно, уж на что хитрый. А тут машина!
Скажем, план. Знает она, какой план? От нее по-честному ждешь: подсчитай-ка ты, машина, какова у нас картина. Да не своевольничай, а как положено по плану. Чтобы получилось восемьдесят процентов. Ну, по крайности семьдесят шесть и четыре десятых, черт с тобой!
— Машина, будь человеком, не срами!
Бац! Шестнадцать и семь десятых.
— Не соответствует! Давай снова.
Бац! Пятнадцать и две.
— Неправильно! Ошибка. Давай опять.
Бац! Четырнадцать и одна! Время-то идет!..
— Довольно. Выключай, а то дождешься. Ей все равно, а мне отчет писать. Тварь бездушная. А у нас в груди душа горит. Мы болеем за соответствие или не болеем? То, что она показывает, не может быть потому, что не положено, чтобы оно было!
Положено, чтобы Бриджит Бардо, а она — язву желудка. Положено, чтобы кровь бурлила, а она — малокровие. Положено, чтобы без сахара, а она — с сахаром, даже не вприглядку, не вприкуску, а навалом.
Что за черт?
А то за черт, что наука реалистична. И реализм у нее такой, что ставит под угрозу умозрительность. Какие бы красивые анализы ни составлял человек, этот известный венец творенья, у науки свой счет. Таблица умножения. Менделеев, Фарадей и другие упрямые факты.
Тут один мыслитель-руководитель решил на новые рельсы стать. Чтобы по новым рельсам мчаться вперед без помехи. Потому что который в наше время на новые рельсы не стал, тот, значит, ретроград и вообще не понимает значения момента.
Ну, стал он на новые рельсы. Нанял социологов и говорит:
— Так, мол, и так. Озолочу, если покажете мне исключительную научную картину моего производства. Что, мол, к чему и как на нем отражается наше благотворное влияние.
Пошли социологи, анкетки разнесли, к машинам прибегли, науки применили, подсчитали, анализировали, синтезировали, говорят:
— Отражается ваше влияние так, что производство закрывать надо. А то оно висит, как добавочный камень на шее желающего утопиться. И люди у вас не так стоят, и специалисты у вас не то делают, и мысли их с вашими расходятся, и энергия у вас летит впустую. Конечно, извините за объективность.
Но он их извинил. Так извинил, что они до сих пор научные места потирают.
— Вы это что?! Соображаете? Выходит, кибернетическая машина существует для того, чтобы болтать, что ей не положено. Я научу вас кибернетике. Я еще ваши личные анкеты проверю. Без всякой кибернетики!
И повернул социологию по-своему, Чтоб все соответствовало без объективщины. Несмотря ни на какие выбрыки специалистов.
Как просто закрыть глаза и не видеть. Как просто переиначить по своему усмотрению, не вникая в реальность!
Даже если анализ показывает сахар, можно найти светлый повод для неограниченной радости: сахар ведь, а не горчица!
А ведь можно, чтобы Бриджит Бардо! Можно. И чтобы Татьяна Самойлова можно, и даже чтобы Настасья Вертинская. Все можно. Но для этого нужно заходить с другого конца. Простое дело. Не называть порося карасем и не величать карася поросем.
Сравнительно недавно (без малого две тысячи лет назад) один практикант будто бы накормил пятью батонами и двумя воблами несколько тысяч верующих. Этот случай верующие помнят до сих пор. Я думаю, что помнят они главным образом потому, что вообразили, будто наелись тогда досыта.
Верующие люди бывают не только в указанной области. Они произрастают всюду, где наблюдается оголтелый идеализм. Где объективные законы подменяются волюнтаризмом.
Машина, конечно, бездушна. Она, знаете ли, не несет в себе моральных факторов, пока ее не приспособишь врать. Она не гибкая. То ли дело человек. Он гибкий. Он и сам согнется и кого надо согнет, лишь бы по его вышло. У него душевные порывы, У него моральные качества.
Человек, конечно, бог. Все в нем должно быть прекрасно: и мысли, и душа, и спецодежда, и реакция оседания эритроцитов. Но разница между человеком и богом все-таки есть. Кроме индивидуальных особенностей, она еще и в том, что при боге вначале был форменный агностицизм, а при человеке вначале должна быть наука.