Тайна гибели линкора «Новороссийск»

Черкашин Николай

Кстати о часах. Мои наручные золотые часы «Победа» (подарок жены) остановились в 5 часов 15 минут. На другой день командир БЧ-2 крейсера «Фрунзе» (старший артиллерист) Подобед сходил на берег. Я и отдал ему часы, чтобы их почистили в мастерской. Подобед зашел домой. «Вот часы вашего мужа». Жена от ужаса так и села. Ей уж, конечно, самое плохое почудилось. В городе только и говорили о «Новороссийске». Вот еще деталь. Там на флагманском командном пункте от взрыва опрокинулась лишь пластмассовая чернильница-непроливайка. Ничто не предвещало катастрофы…

«Рулевой – живой!»

Это письмо пришло не по почте. Бывший

рулевой линкора «Новороссийск» матрос Василий Петрович Лэнь, а ныне старший инженер из города Сальска, привез его в Москву сам. Постучавшись в дверь квартиры, он передал моей маме – я был в отъезде – объемистый пакет.

– Так оно будет надежней, – сказал он при этом. Вот это письмо, почти без сокращений:

«Я родился в 1935 году. На военную службу пришел с “тюлькиного” флота: работал в аварийно-спасательном отряде Азчеррыбфлота. В Севастополе служил с 1954 по 1958 год. После службы закончил Ростовское мореходное училище имени Седова, работал на судах дальнего плавания Камчатского и Азовского пароходств. В 1958 году встал на якорь. Сейчас работаю старшим инженером.

А теперь о деле. Учебный отряд в Севастополе я окончил с отличием в июле 1955 года и при распределении был назначен на линкор “Новороссийск”. Настроение было прескверное. Я ведь так мечтал служить на миноносцах, они больше соответствовали моей натуре.

Служили тогда на флоте пять лет. Мы должны были изучить тактико-технические данные корабля, знать всех старших офицеров и примерно выполнять свои обязанности, чтобы попасть в “штат”. А “штат” это уже зарплата. Вступившие в должность получали уже не 30 рублей, как ученики-стажеры, а 90 и даже 100.

Жили мы, команда БЧ-1, вместе с матросами-музыкантами и медслужбой в носовой части линкора в районе 1-й башни главного калибра. Мне, например, чтобы залезть на мою подвесную койку, приходилось становиться на редуктор правого шпиля, а затем лежа упираться ногами в барбет 1-й башни. Под нами размещалась штурманская кладовая и первая электростанция; над головою проходила жилая палуба, где располагался дивизион живучести, еще выше шла батарейная палуба, там жили командиры, и, наконец, 1-я палуба.

По тревоге я был расписан сначала на боевом посту пеленгования, что на правом крыле ходового мостика, а потом меня перевели на пост № 5 – запасного ручного управления рулями. Это в самой корме на уровне гребных валов. Такова была наша корабельная “география”.

Прослужил я на линкоре около трех месяцев – до самой катастрофы. Три раза выходил в море. Успел получить один наряд вне очереди. И очистить от накипи коллектор правого котла. В тот вечер команда смотрела фильм с весьма поучительным для меня названием “Урок жизни”. Урок пошел на пользу, больше нарядов не получал. По долгу службы я ежедневно проверял часы во всех боевых постах, рубках, помещениях, поэтому знал многих офицеров не только по фамилиям, но и по их характерам. Больше всех мы, матросы, уважали командира эскадры контр-адмирала Петра Ивановича Уварова, человека неординарного во всех отношениях, очень живого, толкового, прошедшего войну на Черном море. Между собой мы его любовно звали Петей. На второй день после моего прибытия на корабль нас, новичков, построили на корме, к нам подошел контр-адмирал Уваров и спросил, есть ли кто из Донбасса, из его земляков. Поднялось довольно много рук. Уваров рассказал нам, что он сам из города Артемьевска, что и юности пришлось ему батрачить, что там у него и сейчас живет сестра. Нам он очень понравился с той самой первой встречи.

Был он крепыш невысокого роста, бритый наголо, с по-боксерски свороченным носом. О нем ходило много легенд… Одна памятна до сих пор.

По боевой тревоге матросы должны бежать двумя потоками: в нос – по правому борту, в корму – по левому. Уваров нарочно шел против “течения”. И если кто-нибудь в суматохе сбивал его (а это непросто при его массивной комплекции), того он благодарил: “Молодец. Вот так на боевой пост бежать надо!” И объявлял десять суток отпуск. А вот командир корабля капитан 1-го ранга Кухта симпатиями в команде не пользовался. Звали мы его “полковник Кухта”, моряку это скажет многое. Часто я его видел в ходовой рубке и всегда удивлялся невнятности его речи. Другое дело – старпом, капитан 2-го ранга Хуршудов. Это образец настоящего русского морского офицера. Команда его немножко побаивалась, но уважала. Его стройная, подтянутая фигура мелькала в самых разных местах корабля и казалась вездесущей. Очень мы любили и помощника командира капитана 2-го ранга Зосиму Григорьевича Сербулова, человека, полного отеческой доброты к матросам. Это единственный офицер, которого я помню не только по фамилии, но и по имени-отчеству.

Лет четырнадцать назад, когда моя дочь училась во 2-м классе, в сочинении “Как я провела лето” она написала: “Мы с папой были в городе-герое Севастополе, сходили к памятнику морякам, погибшим 29 октября 1955 года, положили много цветов. И папа почему-то очень плакал”. Потом ее учительница дала мне почитать ту тетрадку.

28 октября 1955 года мы вышли в море на артиллерийские стрельбы, ходили на “мерную милю” в районе мыса Феолент, а затем вернулись на траверз Стрелецкой бухты, где проверяли работу дальномеров и локаторов. К вечеру пришли в базу и встали против госпиталя. На корабле объявили стирку и натянули леера для сушки белья. В увольнение я не попал и после 18 часов заступил на вахту вместе со старшиной 2-й статьи Николаем Мельниченко: служил он по четвертому году, а я у него стажировался.

Потом к нам в штурманскую рубку пришел его земляк, наутро он должен был ехать домой в отпуск. Ночью к нам заглянули вернувшиеся с берега старшие матросы: Саша Исаев и Витя Виноградов. Оба они дослуживали четвертый год и потому со знанием дела напутствовали отпускника. Я среди них был молодой бритоголовый “салага” (тогда волосы матросам брили по третьему году службы включительно).

В 23.30 я отправился на бак проводить метеонаблюдение. Часовым у гюйса стоял Толя Чернущенко, мой приятель, бывший курсант военно-морского училища, отчисленный на корабль за какой-то проступок. Нарушая устав, мы обменялись приветствиями, а потом я, загородив его от мостика своей спиной, дал ему сделать несколько затяжек от своей сигареты (через полтора часа мощный взрыв выбросит его с бака далеко в море). Я вернулся в штурманскую рубку, записал данные погоды в журнал, понес метеосводку дежурному по кораблю – командиру нашей штурманской боевой части капитану 3-го ранга Никитенко.

Следующую сводку я должен был принести в 4 часа утра. А пока я мог идти отдыхать в кубрик, но мне не хотелось лезть в духоту, ведь там не было почти никакой вентиляции, и я вернулся в штурманскую рубку. Саша Исаев и Витя Виноградов устроились спать в ходовой рубке, Коля Мельниченко лег на прокладочный стол, под голову подложил метеоприборы, отобранные для проверки в мастерской, а меня положили на диван, стоявший в углу рубки. Время было около часа ночи, и я мгновенно заснул.

Конец ознакомительного фрагмента.