Тайна гибели линкора «Новороссийск»
Шрифт:
Это было тактично. Думаю, любой адмирал на его месте вынужден был бы поступить так же. Я нес гораздо меньшую ответственность, и то завибрировал. Доложил обстановку. Командующий приказал мне находиться при нем и направился в район взрыва. Там приказал мне определить – продолжает ли оседать нос. Я вызвал командира отделения рулевых, передал ему приказание и объяснил, как это сделать:
– Возьмите лот, опустите его до воды и держите до уровня палубы.
Вскоре старшина сообщил: «Нос продолжает оседать». Я доложил об этом комфлоту.
2.20. На «Новороссийск» прибыл начальник штаба эскадры (врио командира эскадры) контр-адмирал Никольский. Пархоменко приказал ему принять командование кораблем. После этого мы прошли в боевую рубку: Пархоменко, Никольский и я. Мне приказали найти карту Северной бухты. Я расстелил на столе карту, и адмиралы стали решать, куда буксировать подорванный линкор: к Нефтегавани, к Троицкой пристани или в Сухарную бухту (места нашего тогдашнего рассредоточения). Я не выдержал и заметил:
– В бухте Голландия затоплены старые сети. Мы их заденем…
Вот тут-то меня крепко послали. Убежден, был бы сейчас Хуршудов, он бы со мной согласился.
Минут через 10–15 (около 2.30) на линкор прибыл старший помощник командира корабля капитан 2-го ранга Хуршудов. Никольский тут же передал ему бразды правления, приказав ему вступить в командование кораблем. Однако никто из них о вступлении в командование не объявлял по кораблю и в вахтенный журнал не записывал. Они делали то, что считали в тот момент нужным и возможным. Первым распоряжением, точнее, предложением Хуршудова было: немедленно свозить людей на берег. Пархоменко оборвал его:
– Не будем разводить панику.
Тем не менее через какое-то время, – упущенное время! – примерно минут за 15 до опрокидывания, Пархоменко сам понял, что пора покидать корабль. И тогда он велел всем не занятым борьбой за живучесть собраться на юте, построиться, чтобы в организованном порядке начать посадку на тральщики, буксиры и прочие плавсредства, стоявшие рядом.
Матросы быстро построились в многорядное каре. На мой взгляд, в строю стояло около тысячи человек. У флагштока сгрудились и мы – Пархоменко, адмиралы, несколько линкоровских офицеров. Я посмотрел на грот-мачту и увидел, как одна из звезд скрылась за ней. Затем другая, третья… Мачта двигалась по звездам! Она клонилась медленно и непрерывно к левому борту. Я сказал Пархоменко:
– Товарищ адмирал, посмотрите на мачту. Звезды не могут так быстро смещаться.
Пархоменко сразу же оценил опасность:
– Бегите в нос и передайте, чтоб все спасатели и буксиры шли в корму принимать людей.
Я пробирался сквозь строй, с трудом удерживаясь на накренившейся палубе. Я понимал, что все уже поздно, что буксиры не успеют… А если и успеют, то не смогут принять людей из-за того, что корма приподнялась уже метров на 12–15.
Задняя шеренга, чтобы не съехать, держалась за леера. Пропуская меня, матросы по очереди перехватывали руки. Они по-прежнему с уважением поглядывали на мою повязку дежурного по кораблю. А мне хотелось плакать, как тогда, на баке, от ярости на собственное бессилие.
Наконец я добежал до бака. Там, на кнехтах правого борта, к которым уже подступала вода, стоял начальник аварийно-спасательной службы флота Кулагин. Я передал ему приказание Пархоменко, и тот прокричал в мегафон на свои суда:
– Отдать концы, идти в корму!
Как ни запоздал этот приказ, но и он еще не утратил смысла: по меньшей мере были спасены от навала и опрокидывания все те суда, что стояли у пробоины. Да и отойдя, они оказались потом рядом с тонущими. Я испугался за «Карабах». Он стоял как раз под мачтой линкора, которая бы просто перерубила его пополам. Но «Карабах» в последнюю минуту успел увернуться. Мачта двигалась по звездам все заметнее, все быстрее.
4.15. Началось опрокидывание. С палуб полетели баркасы, башни, люди… Посыпались из баркасов анкерки. (Анкерок – деревянный бочонок для пресной воды в шлюпках, катерах и прочих малых плавсредствах. – Н.Ч.) На одном из деревянных анкерков кто-то спасся… Секунды за три палуба стала стеной. Потом переворот чуть замедлился – надстройка и мачты вошли в ил. Ничтожная эта задержка спасла тех, кто вылез на правый борт. Они успели добежать до днища и даже перелезть через бортовой киль… Еще несколько мгновений – и вместо красавца-линкора по черной воде распласталась округлая широкая туша.
Нас с Кулагиным опрокидывание застало на баке. Но поскольку нос большей частью уже ушел в воду, нас ничем не накрыло. Никто на линкоре не выбирал себе места в эти последние секунды. Людей в носу было мало.
Меня подобрала шлюпка. Потом в нее втащили еще одного человека. Он был мертв. Посмотрел ему в лицо – не наш. Прикомандированный… Дальше все было, как у всех, кого спасли: госпиталь, отряд, опознание, вызовы на Правительственную комиссию. Я отвечал за похороны и учет личного состава. На Братском кладбище открывал траурный митинг.
Правительственная комиссия по расследованию гибели линкора не установила точной причины. Наиболее вероятным считался взрыв мины. Не исключалась возможность диверсии.
Подобные разрушения – пробить палубы общей толщиной более 15 сантиметров – мог сделать только заряд весом свыше 1000 килограммов. В течение трех лет я был штурманом тральщика. Вытралил около 600 мин различных видов: донных и якорных, магнитных и акустических. Я видел их взрывы, в частности четыре – в бухте порта Одессы. Они подобных разрушений сделать не могли. Не думаю, чтобы в Северной бухте немцы установили специальную мину для линкора «Новороссийск». Почему не взорвался линкор «Севастополь», который сотни раз, только за мою трехлетнюю службу на нем, отдавал якорь в том же районе? Если мину задел якорь, почему она оказалась на расстоянии 70 метров от него под днищем корабля? Дальше, если все-таки причиной взрыва явилась мина, то вес ее должен был бы составить более тонны. И то в тех условиях корабль получил бы лишь повреждение.
Я предполагаю, что взрывчатое вещество было заложено заблаговременно, до приемки корабля. Взрывчатку расположили тонким слоем на площади более 100 квадратных метров, так, что при осмотре могли ее и не обнаружить. Взрыватель – дело техники.
Свое мнение я доложил Правительственной комиссии при опросе. Не исключаю возможность внешней диверсии. Однако еще на Правительственной комиссии были доложены результаты обследований водолазами – края пробоины на днище линкора загнуты внутрь корабля. И позже установили: края пробоины у киля и по правому борту также были загнуты внутрь, что говорит о внешнем и контактном с днищем взрыве кумулятивного действия. Всплытие донной мины, тем более связки мин или ящичной мины с железобетонным корпусом, через многометровую толщу ила – эта версия абсурдна. Сейсмограмма Крымской сейсмической станции зафиксировала силу взрыва в несколько раз большую, чем последующих экспериментальных взрывов на разных глубинах зарядов в тысячу килограммов. По моим подсчетам, на линкоре в ту ночь погибло 608 человек.