Тайна Jardin des Plantes
Шрифт:
— Но ты был не единственным… продуктом этого скрещивания, — прибавил Любен ставшим мрачным голосом, в котором послышались жестокие ноты.
От этих слов Сильвен окаменел.
Старик пожевал губами и сказал:
— Мне и самому пришлось принять участие в эксперименте. От этой связи родилась девочка…
«Ну разумеется!» — воскликнул про себя Сильвен. Его лицо залилось краской.
— Габриэлла?
Любен утвердительно кивнул. Затем более бесстрастным, но менее уверенным тоном продолжил:
— Жервезе удалось
По спине Тринитэ пробежал холодок.
«Возможно, этот тип — еще больший псих, чем все остальные!» — подумала она, инстинктивно пытаясь перехватить взгляд Сильвена, как потерпевший кораблекрушение высматривает парус на горизонте.
Сильвен, который едва мог поверить своим ушам, решил, тем не менее, выслушать все, чем бы ни закончилась исповедь старика.
— Это я выбрал вам имена, — признался тот. — Габриэллой звали мою бабку. Сильвеном — отца.
— Габриэлла… — повторил Сильвен, словно это имя было единственным, что могло помочь ему не сойти с ума.
— Официально считалось, что Габриэлла — ребенок моей единственной дочери…
— …которая оставила ее тебе, едва лишь малышке исполнилось несколько месяцев, — пробормотал Сильвен. — Да, я помню…
Любен кивнул.
— Сначала мы с Жервезой собирались воспитывать вас раздельно. Но потом решили, что будет проще и надежнее поселить вас под одной крышей, в здании музея. Не мог же я, в самом деле, растить Габриэллу в этом гадюшнике…
Любен слабым жестом обвел залитую водой комнату. Весь его домишко буквально стонал, словно не в силах выслушивать этот рассказ. Стены дрожали, задвижки на дверях и окнах скрипели.
— Главным для меня и Жервезы было то, чтобы вы всегда были у нас на глазах. Вот так вы и выросли: в «параллельном мире» Ботанического сада… Как животные в заповеднике — вроде бы и на воле, и в то же время взаперти.
Сильвен едва сдерживался, чтобы не задавать вопросов, которые жгли ему губы. Какие новые ужасные подробности ему предстоит узнать?..
«Но мне нужно это знать!»
Его подбородок дрожал, губы по-прежнему шевелились: он беззвучно выговаривал какие-то слова. Наконец Сильвен сумел вслух произнести:
— Но… если вы хотели влить свежую кровь в аркадийцев — тогда почему вы не отдали нас им, вместо того чтобы растить при себе, как человеческих детей?
Взглянув на него с грустью, Любен откинулся на спинку кровати. Намокшее покрывало хлюпало, как пропитавшаяся водой губка.
— Ах, Сильвен, друг мой… Если бы все было так просто!..
В глазах смотрителя Тринитэ уловила целый вихрь эмоций.
— Сначала мы должны были убедиться, что вы вообще жизнеспособны… учитывая ваше… происхождение.
Перед глазами Сильвена снова возникло отвратительное зрелище: его мать, совокупляющаяся с самцом обезьяны…
— Потом
— Адам и Ева, — прошептал Сильвен.
— Да, или Поль и Виржини, — прибавил старик с ностальгической улыбкой.
Но Тринитэ, отбросив всю эту романтику, напрямик спросила:
— Но ведь не восхищение окрестных жителей заставило вас отказаться от первоначального плана?
Любен со стоном вытянулся на кровати. Его лицо побледнело. Угли в камине погасли, полностью залитые водой.
— Нет… просто нам неожиданно повезло…
Тринитэ взглянула на него непонимающе.
— Вскоре после рождения Сильвена и Габриэллы парижская мэрия развернула масштабные подземные работы, которые даже Жервеза и ОЛК не смогли остановить.
— Какие работы?
— Прокладку новых линий RER [14] .
— И что же?
— Сами о том не подозревая, рабочие засыпали все ходы, ведущие в Аркадию…
— И… аркадийцы оказались заперты под землей? — в замешательстве проговорила Тринитэ. — Они не смогли оттуда выйти, даже когда работы закончились?
— Нам ничего не было об этом известно…
— Как это ничего? — спросил Сильвен.
— Мы с Жервезой ждали их появления в любой момент. Мы готовы были отдать им полный отчет о наших экспериментах, об эволюции белых обезьян — поскольку, разумеется, они ничего не знали о твоем с Габриэллой существовании…
14
См. примечание 3.
— А они так и не пришли…
Глаза Любена на мгновение широко раскрылись.
— Никогда.
Тринитэ, ничего не понимая, смотрела на комнату, на грозящую ворваться в дом убийственную воду за окном, на весь этот мир, стоящий в двух шагах от гибели…
— Но тогда… вот это все…
— За те много лет, что аркадийцы ничем не напоминали о себе, мы почти успели забыть их мир, ныне отрезанный от нашего. ОЛК превратилось в обычный клуб, собрание доморощенных исследователей подземелий, белые обезьяны превратились в обычное развлечение для посетителей зоопарка, а Сильвен и Габриэлла — в обычных детей…
Любен протянул руку к своему воспитаннику. Тот слабо сжал ее, избегая, однако, встречаться взглядом со стариком.
— Да, в наших настоящих детей! В конце концов, мы ведь и правда были вашими родителями. Мы стали ощущать ответственность за вас — а раньше мы ничего подобного не испытывали, увлеченные лишь своими опытами… Мы поняли, какой страшной трагедией может стать потеря ребенка…
В голове у Сильвена словно гудел колокол, сердце молодого мужчины отчаянно колотилось, но он продолжал молча слушать.