Тайна клеенчатой тетрадиПовесть о Николае Клеточникове
Шрифт:
— Ах, вот в чем дело! — сказал Клеточников.
— …но студенты отказались. И тогда он решил сам пойти. Он думал, что студенты струсили, на самом же деле большой опасности нет…
— Нет, не поэтому, — покачал головой Клеточников.
— Это было позавчера. Когда он нам рассказал о швейцаре, мы потребовали, чтобы он больше не ходил в фотографии, взяли с него слово, что не пойдет… А вчера… Наверное, он решил, что все-таки большой опасности нет… и вот…
— Нет, не поэтому, — снова возразил Клеточников, качая головой. Анна молчала, и он сказал медленно: — Он не мог требовать от других то, что не был бы в состоянии сделать сам. Это надобно было ему проверить… И поэтому он пошел…
Он
— Анна, Аннушка… можно, я вас так буду называть? Аннушка, вы не должны убиваться. Я хотел вам сказать… вы не можете, не имеете права убиваться, потому что вы… у вас счастливая судьба… да, да… и у вас, и у Саши… пусть те убиваются, у кого не состоялась жизнь… а у вас-то! у вас! И еще — вы испытали редкое счастье, вы и Саша, оно не многим дается, оно дается совершенным людям… счастье гармонии, гармонии в отношениях… и это… и это у вас не отнимут! Не отнимут! И еще все может сто раз измениться. Надо надеяться, Аннушка, надо надеяться.
Она постепенно успокоилась. Встала.
— Ничего. Идите, Николай Васильевич. Вам пора. Спасибо вам. Идите…
Она протянула ему руку, он поцеловал руку и вышел.
Ровно два месяца спустя после ареста Михайлова, 28 января 1884 года, на квартире Николая Колодкевича был арестован и сам Николай Васильевич.
За несколько дней пред тем следствием были установлены через предателя (Ивана Окладского) адреса нескольких конспиративных квартир и раскрыты некоторые псевдонимы народовольцев. Изучение этих сведений привело к тому, что 24 января, точнее в ночь с субботы 24 января на воскресенье 25 января, был арестован член Исполнительного Комитета Фриденсон. Двадцать пятого же числа на квартире Фриденсона был арестован зашедший к нему Георгий Алафузов (Баранников). И на следующий день на квартире Баранникова был задержан Колодкевич. Был задержан под именем отставного поручика Сабанеева, его подлинное имя было открыто агентурой лишь двадцать седьмого числа, а адрес — двадцать восьмого к вечеру, и тогда же, двадцать восьмого, высланы жандармы для обыска квартиры и устройства засады; Клеточников появился здесь чуть ли не одновременно с жандармами.
Как же случилось, что он появился в квартире Колодкевича? Тут опять нужно вернуться к двадцать шестому числу. В этот день, в понедельник, Клеточников должен был встретиться с Баранниковым в трактире Палкина. Зная уже об аресте Баранникова, он все же пришел к Палкину, в надежде, что, может быть, вместо Баранникова придет Колодкевич или, может быть, Анна, которым Баранников мог еще до ареста сообщить о намеченном свидании с Клеточниковым у Палкина, и тогда Клеточников мог бы предупредить их об аресте Баранникова. Но никто из них не пришел. Тогда Клеточников решил сам пойти к Колодкевичу.
Окно Колодкевича, на втором этаже, выходило во двор, первый в цепочке трех или четырех сквозных дворов, выводивших от Александрийского театра на Фонтанку, к Чернышеву мосту. Окно было темно, Колодкевича явно не было дома; спать он не мог — когда он ложился спать, он всегда оставлял у окна горящую свечку: знак, что он дома. Клеточников поехал домой, в надежде, что, может быть, к нему зайдет Анна.
На другой день, двадцать седьмого числа, Клеточников после службы сразу поехал домой и просидел дома весь вечер, ожидая Анну, и только к ночи, когда стало ясно, что она уже не придет, решился выйти из дому, пойти к Колодкевичу.
Но по-прежнему в его окне не было света. Еще не вернулся? Или, может быть, арестован? И эта мысль приходила Клеточникову в голову. Из донесений секретного отделения и губернского жандармского управления, поступивших в Департамент в течение 27 января, он знал об арестовании на квартире Баранникова двадцать шестого числа некоего поручика Сабанеева, при котором были найдены какие-то бумаги крамольного содержания. Что, если это Колодкевич? Но мало ли кто бывал на квартире у Баранникова? (Клеточников не знал, что у Колодкевича кроме имени Алексея Петрова было еще одно фиктивное имя — поручика Сабанеева, ему не сообщили это имя из элементарных соображений конспирации, на этот раз, увы, оказавшихся табельными).
28 января, освободившись от службы — в этот день ничего существенно нового из секретного отделения и от жандармов не поступило (донесение об открытии имени Колодкевича и донесение о том, что установлен адрес Колодкевича, будут отправлены лишь утром двадцать девятого, Клеточников уже не сможет их прочитать), — освободившись, Клеточников решил тотчас, как и накануне, ехать домой и ждать Анну: вдруг все-таки придет? — а к ночи снова наведаться к Колодкевичу.
И это было спасительное решение. Если бы он так и поступил, если бы тотчас приехал домой, он бы застал у себя Анну, ожидавшую его именно в этот час, сидевшую в его комнате. Но даже если бы, замешкавшись в пути, он и не застал ее, он бы прочитал оставленную ею записку, которой она, не имея в глазах прислуги права слишком долго оставаться в его комнате, вызывала его на свидание и указывала, где он мог ее встретить; встретившись с ней, он бы узнал от нее об аресте Колодкевича, затем она и явилась к нему, чтобы предупредить об этом, — народовольцы к этому времени уже знали об аресте Колодкевича… Но судьбе угодно было распорядиться по-своему.
Намереваясь ехать домой на конке, Клеточников пошел к Литейному и у самого Литейного неожиданно встретил Анну Петровну Кутузову. Она шла ему навстречу и очень спешила, муфта мешала ей, она сердито дергала ее, как будто хотела разодрать, и смотрела прямо перед собой. Клеточникова она не видела, между ним и ею были прохожие, и, чтобы не столкнуться с ней, он зашел в кухмистерскую, мимо которой проходил. Зашел и остался, решив пообедать, а потом уже ехать домой, тем более что потом все равно пришлось бы выходить из дому ради обеда, — день был суетный, в Департаменте пообедать не успел.
Когда он вышел из кухмистерской, было уже совсем темно, и он решил, прежде чем идти домой, заглянуть к Колодкевичу: вдруг уже дома он — вдруг горит в его окне свет?
…Он был дома, это было ясно! В его окне горел свет! Это Клеточников увидел тотчас, как только вошел во двор. И знак безопасности был на окне — нижний левый угол занавески слегка отогнут. Правда, этот знак мог быть на окне и вчера и позавчера, Клеточников тогда не обратил внимания на занавеску, света-то в окне не было. Колодкевич мог уйти несколько дней назад из дому и забыть расправить занавеску. Тем не менее… тем не менее… свет горел в окне, и знак безопасности был на окне… отчего же было не подняться к Петрову, не спросить миловидную горничную, всегда открывавшую дверь, дома ли Алексей Алексеевич, нельзя ли к нему?