Тайна короля
Шрифт:
Вывески, — осенило ее. Если у представителей каждого рода занятий есть вывеска с обозначением, то и у музыкантов должны быть.
— Вывески со струнами вот там, — словно прочитав ее мысли, махнула рукой леди Рутвель. — Но вы уверены, что хотите послушать именно его? В замке собралось столько менестрелей, искусство игры которых наверняка немногим уступает умению этого музыканта.
— Да, уверена, — Алекто закинула в рот остатки вафли и отряхнула подол от снега. — Мне нужен именно он.
— Что ж, тогда не будем терять время.
Рядом,
— Куда вы? — осведомилась леди Элейн, которая вместе с леди Томасиной покупала эту сладость.
— Познать других радостей столицы, — любезно ответила ей леди Рутвель с легким поклоном, и они с Алекто двинулись к цели.
ГЛАВА 16
Дом старого Тоба оказался куда более скромным, чем у ювелира. И лишь потертое изображение трех волчьих гончих на стене сообщало посетителям, что внутри обитает приближенный ко двору.
Дорогу им указал спрошенный по дороге банщик. Алекто посмотрела на вывеску со струнами, более старомодную, чем те, что были у его собратьев-музыкантов, и нерешительно приблизилась ко входу.
— Что ж, будем надеяться, он не откажется исполнить пару-тройку вирелэ, — слегка натянуто улыбнулась леди Рутвель.
— Дома ли он? — Алекто окинула взглядом фасад, за которым не различалось ни звука, ни шевеления.
— Если он, как вы говорите, звался Старым Тобом, еще когда ее величество была маленькой девочкой, то сейчас он должен быть слишком дряхл, чтобы выходить. Он либо у себя, либо где-то неподалеку. Ну же, идемте, — ободрила фрейлина.
Благодарно кивнув, Алекто постучала в ставень. Довольно долго никто не откликался, и в тот момент, когда она хотела постучать еще раз, ставень распахнулся, и на нее уставилась женщина средних лет в кале и с бесцветным лицом с крупными некрасивыми чертами.
— Мы к Старому Тобу, — произнесла Алекто. — Скажите, он дома?
Женщина продолжила смотреть на нее, не отвечая, и Алекто решила, что та ее не расслышала или не поняла.
— Проходите, — кивнула наконец она и исчезла из окна.
Заскрипели половицы, и дверь распахнулась.
Женщина, которая держала ее, пока они с леди Рутвель заходили, оказалась на голову ниже Алекто, зато такой кряжистой, что, случись буря, ее бы не унесло.
— Так мы можем увидеть вашего… мужа? Или брата? — спросила леди Рутвель, вежливо окинув взглядом скромное, но содержащееся в чистоте жилище размером с половину комнаты Алекто.
Вообще-то они фактически оказались прямо на кухне: рядом со входом стояла печь, и были прибиты полки с кухонной утварью. Тут же располагалась узкая лежанка, на которой, как догадалась Алекто, спала сама женщина.
— Вы можете увидеть Старого Тоба, леди.
— Мы хотели бы попросить его исполнить вирелэ, — зачем-то вставила Алекто, которой казался каким-то неправильным этот разговор, полный пауз.
— А вот это вряд ли, леди, — произнесла женщина, проходя к занавеске, за которой, как догадалась Алекто, был закуток.
— Почему же? — удивилась леди Рутвель.
— Потому что старый Тоб уже двадцать лет, как слепой, леди, — ответила та, отдергивая ее. — И глухой, — докончила она, указав на старца с окладистой бородой и глазами, будто подернутыми тончайшей пленкой.
Алекто безнадежно смотрела на сидевшего напротив на кровати старика, который глядел перед собой незрячими глазами.
Его губы время от времени шевелились, словно он что-то напевал или бормотал, но она не могла разобрать что.
Леди Рутвель ждала за занавеской, и, судя по редким фразам, ее беседа с женщиной, оказавшейся кем-то вроде ухаживающей сиделки, тоже не клеилась.
Алекто шевельнулась на кровати — фактически плоском деревянном ящике, наполненном соломой, с двумя овечьими шкурами поверх. Чувствуя себя неловко, она все же попыталась задать Старому Тобу несколько вопросов, но в ответ получила лишь то самое бормотание, относившееся скорее не к ней, а к жизни в целом.
Только старая ротта на стене напоминала о прежнем ремесле хозяина. Но и она была такой темной и пыльной, что о прежних ее блистательных днях напоминали разве что поблекшие золотистые узоры.
Алекто покрутила фигурку, ради которой пришла.
— Что ж, извините, что побеспокоила. — Она начала было подниматься, одновременно потянувшись, чтоб положить ее в кошель, когда та проскользнула меж пальцев и гулко ударилась о пол. Алекто потянулась поднять ее, но узловатые пальцы ее обогнали.
Старик покрутил поделку, тщательно ощупывая, и лоб собрался в морщины.
— Четырехголовый?
— Да. — Алекто села обратно. — Вы что-то о нем знаете?
Старик пошевелил бровями.
— Огненный бог…
— Нет-нет, это "тварь о четырех головах", как в вашей песне. — Она совсем позабыла, что они не ведут беседу, а каждый говорит сам по себе. — Вы можете что-то вспомнить об этом?
Пальцы ковырнули фигурку.
— Огненный бог и четыре Покровителя, — внятно повторил старик, и Алекто умолкла, глядя на него.
Не успела она опомниться, как он потянулся к стене и, сняв инструмент, перехватил его с ловкостью, могущей быть лишь у людей, десятки лет посвятивших своему ремеслу.
Пальцы нежно пробежали по струнам, словно будя ротту. И Алекто показалось, что инструмент преобразился: он уже не казался таким темным, да и облупившийся лак придавал ему скорее благородство. Лицо старика тоже изменилось, сбросив те самые два десятка лет, которые он провел в тишине и темноте.
Немного освоившись, пальцы тронули струны уже смелее, и Алекто замерла, услышав низкий густой голос, лишь на дне которого что-то едва слышно дребезжало — недостаток, которого, верно, не было в расцвете славы и молодости музыканта.