Тайна короля
Шрифт:
Мать настаивала на том, чтобы Алекто и сегодня осталась в комнате, но перспектива оказаться запертой в четырех стенах пугала ее больше возможного усиления боли в ноге. Да и все, кажется, было не так уж и плохо — возможно, не в последнюю очередь потому, что лодыжку сразу зафиксировали в лесу. Алекто постаралась тут же отвлечь свои мысли от того, кто это сделал.
— А как твои успехи с леди Готелиндой? Нашел ее вчера?
— Да, — покраснел Каутин. — Она мила и изящна.
— Несмотря на то, что спрашивала
— Да…
— И что первым отнимать: голову или сердце?
— Да, но это здесь не при чем. Ей понравилось, как я подзываю собак на рог. И как я сделал дротики и стрелы.
— Я рада за тебя, Каутин.
— Хочу попросить у ее отца дозволения ухаживать за ней.
Алекто приподняла брови.
— Ты серьезно?
— Да.
— Я думала, дама твоего сердца навеки ее величество.
— Это так, — серьезно ответил Каутин, — но она недостижимый идеал. А леди Готелинда живая девушка из плоти и крови, которая дала понять, что не против моих знаков внимания.
— Тогда желаю, чтобы она оценила тебя по-достоинству.
— Спасибо.
Они уже дошли до дверей трапезной. При их появлении шум несколько стих, как показалось Алекто, а когда они направлялись к своему месту, их провожало больше глаз, чем обычно.
— На меня все смотрят, — прошептала она.
— Это неудивительно после вчерашнего случая. Но вскоре все о нем забудут и найдут новую тему для обсуждения.
— Как вы, дитя? — обратился к ней консорт, приблизившись.
— Благодарю, ваше высочество, уже лучше.
— Вам не следовало тревожить ногу.
— Я не могла остаться в комнате, когда в замке в эти дни происходит столько интересного.
— Тогда вам стоит после завтрака послушать игру на лире.
— Спасибо, ваше высочество.
Чуть поклонившись, он удалился, а Алекто, поморщившись, при поддержке Каутина опустилась на лавку. Взгляд зацепился за королевское место. Сидение его величества, устроившего вчера эту запоминающуюся охоту, пустовало.
— Вы мне нужны.
Я повернулась к остановившей меня Бланке.
— Чем могу служить, ваше величество?
Сделав знак сопровождавшему ее стражнику остановиться, она увлекла меня к арке.
— С моим сыном что-то не так.
— О чем вы?
— Помните наш недавний разговор? Тогда я сказала, что Омод — хороший почтительный мальчик, а вы сказали, что беспокоиться не о чем. Но я чувствую, что он… меняется.
— В каком смысле меняется?
— Я перестаю узнавать его. Он ведет себя так, как не вел никогда прежде.
— Быть может, это взросление? Поведение моей дочери тоже не назвать образцовым. Будь моя воля, я посадила бы ее в красивую шкатулку, перевязала лентой и держала бы так до конца жизни.
— Нет, Омод, он… — Она провела ладонью по лицу. — Боюсь, ваши
Я приподняла брови.
— То, что с ним происходит, действительно меняет его, — медленно произнесла я. — Это закаляет его, ведь от вашего сына требуется много терпения и мужества. Это непросто, ваше величество. Иногда болезненно. Часто очень болезненно, но это лишь поначалу, потом пойдет легче. Это нужно пройти, по-другому никак.
— Но эти его вспышки и странные новые идеи… Омод всегда был уважителен со мной, делился…
— Тогда вам повезло, ваше величество, потому что моя дочь всегда имела мнение, отличное от моего.
— Я могу что-то сделать? Как-то помочь ему, облегчить?
— Постарайтесь не волновать себя и не досаждать ему вопросами и упреками. Это пройдет.
Бланка обеспокоенно посмотрела на меня.
— Если вы в это верите…
— Я это знаю, ваше величество. И говорю это вам, как человек, на протяжении многих лет видевший перерождение самого близкого человека. Отца вашего… — Ее зрачки дрогнули, и я осеклась, докончив: — моего брата.
Она чуть кивнула.
— Я буду молить Праматерь за скорейшее выздоровление моего сына.
— Перерождение, — поправила я. — Молите за его скорейшее перерождение.
Ингрид робко постучала в дверь, но никто не ответил. Когда она вошла, в комнате словно никого не было. Не сразу глаза обнаружили сжавшегося в углу кровати, отвернувшись к стене и обхватив себя руками, человека. На выгнутой дугой голой спине проступали позвонки.
— Ваше величество… — прошептала она.
Он не отозвался, и Ингрид, поставив поднос, осторожно, будто каждый шаг был хрупким, приблизилась к нему.
— Омод, — тихо произнесла она, коснувшись этой спины.
Спина вздрогнула, и она отшатнулась.
— Ингрид? — Он повернул голову, и Ингрид поразилась тому, каким измученным было его лицо с влажными обведенными черными кругами глазами и спекшимися искусанными губами.
— Я болен, Ингрид…
Когда она шла сюда, то боялась, что Омод, не слушая, выставит ее вон. Сейчас же Ингрид сама была так напугана увиденным, что хотелось убежать подальше и найти того, настоящего, Омода, всегда спокойного и веселого.
Вместо этого она вдруг опустилась рядом и привлекла к себе его голову. Омод, прерывисто вздохнув, положил ее Ингрид на колени.
— Пой мне.
— Что ты сказал?
— Пой, чтоб я слышал твой голос. И не позволяй засыпать.
— Что петь, ваше величество? — спросила она, глотая слезы.
— То, что поешь, перебирая ягоды…
Ингрид сдержала порыв провести рукой по его волосам, приоткрыла рот и запела.
Когда Алекто вошла, бывшие в комнате королевы резко замолчали.