Тайна личности Борна (др. перевод)
Шрифт:
— Нет! Невозможно! Этого не может быть!
— Может, — сказал Борн, сидя в машине рядом с Вийером.
— Произошла чудовищная ошибка! Вы сами не знаете, что говорите!
— Никакой ошибки, и я знаю, что говорю, потому что сам нашел ваш телефон. Это не просто верный телефон, это великолепное прикрытие. Ни один нормальный человек не свяжет вас с Карлосом, особенно после того, что случилось с вашим сыном. Все ли считают, что его уложил Карлос?
— Я бы предпочел другой язык, мсье.
— Простите.
— Все ли считают? В Сюрте — да с оговоркой. В военной разведке и в Интерполе — почти наверняка. Я читал отчеты.
— Что там?
— Предполагалось, что Карлос оказал услугу товарищам по бурным дням. Вплоть до того, что позволил им взять негласную ответственность на себя. У этого дела была, знаете, политическая подоплека. Мой сын стал жертвой, чтобы другим, противостоящим фанатикам, было неповадно.
— Фанатикам?
— Экстремисты вступили в вероломную коалицию с социалистами, надавав обещаний, которые не собирались выполнять. Мой сын понял это, разоблачил замысел и внес на обсуждение законопроект, который должен был заблокировать объединение. За это его и убили.
— Поэтому вы ушли из армии и стали баллотироваться?
— И посвятил себя этому. Обычно сын продолжает дело отца… — Старик помолчал, луна освещала его измученное лицо. — А тут отцу довелось наследовать сыну. Он не был солдатом, я не политик, но мне знакомы оружие и взрывчатка. Его идеалы воспитывал я, в его мировоззрении отражалось мое, за них его убили. Мне было ясно, как поступить. Я должен выйти с нашими убеждениями на политическую арену, и пусть его враги сражаются со мной. Солдат готов к бою.
— Не один солдат, насколько я понимаю.
— О чем вы говорите?
— О тех людях в ресторане. У них такой вид, словно в их руках половина французской армии.
— Была, мсье. Когда-то их знали как «сердитых молодых командиров из Сен-Сир». Республика была насквозь прогнившей, военная верхушка — некомпетентной, «линия Мажино» — насмешкой. Если бы в свое время к ним прислушались, Франция бы не пала. Они возглавили Сопротивление, они воевали с фашистами и вишистами по всей Европе и Африке.
— А что они делают сейчас?
— Большинство на пенсии, многих преследует прошлое. Они молятся Деве Марии, чтобы оно не повторилось. Но видят, что это происходит сплошь и рядом, военные оттеснены на второй план, коммунисты и социалисты в Национальном собрании постоянно подрывают мощь армии, Москва верна себе, годы идут, а там ничего не меняется. Свободное общество созрело для внедрения новых идей, а внедрившись, эти идеи распространяются, пока общество не изменяется. На каждом шагу заговоры, больше невозможно смотреть на это спокойно.
— Кое-кто сказал бы, что и это сильно отдает экстремизмом.
— Но ради чего? Ради выживания? Силы? Чести? Или эти понятия для вас устарели?
— Нет, почему же. Но я могу представить себе, сколько вреда совершается их именем.
— Наши взгляды разнятся, но я не
Снова возвращается боль, и я не знаю почему. Боль и пустота, сияние в небесах… с небес. Смерть в небесах и с небес. Боже, как это больно. Это. Что это?
— Ясочувствую, — сказал Джейсон, сцепив пальцы, чтобы унять дрожь. — Но все сходится.
— Ничего подобного! Как вы сказали, ни один нормальный человек не свяжет меня с Карлосом и прежде всего сам гнусный убийца. На такой риск он не решится. Это немыслимо.
— Именно. Потому-то вас и выбрали — это в самом деле немыслимо. Вы как нельзя лучше подходите, чтобы передавать окончательные распоряжения.
— Невозможно! Как?
— Кто-то из вашего дома непосредственно связан с Карлосом. Используются шифры, произносятся определенные слова, чтобы к телефону подошел нужный человек. Возможно, когда вас нет дома, а может, и при вас. Вы снимаете трубку сами?
Вийер нахмурился:
— Никогда не снимаю. Если звонят по этому номеру. Слишком многих приходится избегать, и у меня частная линия.
— Тогда кто?
— Обычно экономка или ее муж, он и дворецкий и шофер. Он возил меня последние годы в армии. Если не они, то моя жена, конечно. Или мой секретарь, который часто работает в моем домашнем кабинете, он двадцать лет служил у меня адъютантом.
— Кто еще?
— Больше никого нет.
— Горничные?
— Постоянных нет, если нужно, их нанимают для определенного случая. Богатство Вийеров в имени, а не в банках.
— Уборщица?
— Две. Они приходят дважды в неделю и не всегда одни и те же.
— Вам стоит приглядеться к шоферу и адъютанту.
— Ерунда! Их преданность не подлежит сомнению.
— Как и Брутова, а Цезарь старше вас по званию.
— Неужели вы серьезно?
— Еще как серьезно! И вам лучше поверить. Все, что я сказал, правда.
— Но вы не так уж много сказали. Не назвались, например.
— Ни к чему. Вам это только повредит.
— Каким образом?
— В том весьма маловероятном случае, если я ошибся, — а эта возможность крайне мала.
Старик покивал, как кивают пожилые люди, повторяя слова, поразившие их настолько, что они не могут поверить своим ушам. Его морщинистое лицо двигалось вверх-вниз в лунном свете.
— Безымянный человек захватывает меня ночью на дороге, держит под прицелом, бросает гнусное обвинение — столь мерзкое, что я готов его убить, — и надеется, что я поверю его слову. Слову человека без имени, чье лицо мне не знакомо и чье удостоверение личности — утверждение, что за ним охотится Карлос. Объясните мне, почему я должен верить этому человеку.