Тайна личности Борна (др. перевод)

Ладлэм Роберт

Джейсон выпрямился, Вийер открыл дверцу.

— Подождите здесь, — сказал генерал. — Я войду и проверю; если все в порядке, подам вам сигнал. Если нет, вернусь, и мы уедем.

Борн не сходил с места, загораживая дорогу.

— Генерал, я должен задать вам вопрос. Не знаю как, но должен. Я говорил вам, что нашел ваш телефон у связного Карлоса, в «дупле». Но не говорил, где это «дупло». — Борн перевел дух, взглянув на дверь через улицу. — Теперь я должен задать вам вопрос, и, пожалуйста, хорошенько подумайте, прежде чем ответить. Покупает

ли ваша жена одежду в магазине под названием «Классики»?

— На Сент-Оноре?

— Да.

— Я как раз знаю, что нет.

— Вы уверены?

— Совершенно. Мне не только ни разу не попадались счета оттуда, но она говорила мне, что ей очень не нравятся их вещи. Моя жена весьма осведомлена в вопросах моды.

— О Господи.

— Что?

— Генерал, мне нельзя входить в этот дом. Что бы вы там ни нашли, мне туда нельзя.

— Почему? Что вы говорите?

— Человек, который говорил на крыльце с вашей женой. Он из «дупла», из «Классиков». Это связной Карлоса.

Андре Вийер побелел. Он оглянулся на свой дом через улицу, на поблескивающую черную дверь, на медь, в которой играл свет фонарей.

Рябой нищий поскреб подбородок, стянул свой видавший виды берет и вошел в бронзовые двери церкви в Нёйи-сюр-Сен.

Под неодобрительными взглядами двух священников он прошел между скамьями. Оба каноника не скрывали досады: это был богатый приход, а богатый приход, несмотря на христианское милосердие, обладает привилегиями. Одна из них — определенный уровень молящихся, не смущающий других молящихся, а этот старый оборванец нарушал все приличия.

Нищий сделал слабую попытку преклонить колени, сел на скамью, перекрестился и опустил голову в молитве, правой рукой отодвигая левый рукав. Часы на запястье несколько противоречили остальному облику. Это был дорогой хронометр, с которым он никогда не решился бы расстаться, ибо его подарил Карлос. Однажды он опоздал к исповеди на двадцать пять минут, расстроив благодетеля, и объяснил в свое оправдание, что у него нет исправных часов. При следующей встрече Карлос просунул хронометр под полупрозрачной шторкой, отделяющей грешника от праведника.

Условный час настал. Нищий поднялся, подковылял ко второй справа кабинке, раздвинул занавески и вошел.

— Ангелюс Домини.

— Ангелюс Домини, сын Божий, — произнесли резким шепотом из-за шторки. — Благостны ли дни твои?

— Они стали благостны…

— Хорошо, — перебил голос. — Что ты мне принес? Мое терпение на исходе. Я плачу тысячи — сотни тысяч — за глупость и разгильдяйство. Что случилось в Монруже? Кто передал лживые сведения из посольства? Кто их принял?

— В «Постоялом дворе на углу» была устроена ловушка, но не затем, чтобы убить. И вообще трудно понять зачем. Хоть атташе Корбелье и повторил лживые сведения, наши люди уверены, что без своего ведома. Его обманула эта женщина.

— Его обманул Каин! Борн выслеживает источник за источником, подбрасывает дезинформацию, таким образом их

разоблачая. Но зачем? Для кого? Мы знаем, кто он сейчас, но он ничего не передает в Вашингтон. Он отказывается выходить из подполья.

— Чтобы ответить, — сказал оборванец, — я вынужден буду вернуться на много лет назад. Возможно, он не хочет, чтобы вмешивалось начальство. В американской разведке тоже есть свои самодержцы, редко сотрудничающие друг с другом. Во времена «холодной войны» информацию трижды-четырежды продавали одним и тем же станциям, возможно, Каин ждет, пока ему не покажется, что наверху договорились о единой стратегии.

— Годы не притупили твоего чутья, дружище. Потому я тебя и позвал.

— Или, возможно, — продолжал нищий, — он в самом деле перевербовался!

— Не думаю, но это не важно. В Вашингтоне считают, что да. Монах мертв, все они из «Тредстоун» мертвы. Улики указывают на Каина.

— Монах? — повторил оборванец. — Имя из прошлого, он действовал в Берлине, в Вене. Мы хорошо его знали, по счастью издалека. Монах всегда устраивал так, чтобы участников было как можно меньше. Он исходил из соображения, что в любую организацию можно внедрить шпиона. Он наверняка приказал Каину докладывать только ему. Быть может, этим объясняется растерянность в Вашингтоне, месяцы молчания.

— А наша чем объясняется? Сколько месяцев ни слова, ни действия.

— Уйма возможностей. Болезнь, усталость, необходимость готовить новые кадры. Посеять смятение в стане врагов. У Монаха бездна таких фокусов.

— Однако перед смертью он сказал коллеге, что не знает, в чем дело. И даже не уверен, что этот человек — Каин.

— Кто этот коллега?

— Некто Джиллет. Он работал на нас, но Эббот не мог этого знать.

— Еще одно возможное объяснение. У Монаха был нюх на таких людей. В Вене говорили, что Дэвид Эббот не поверит Христу, явившемуся накормить его хлебами, и пойдет в булочную.

— Возможно. Твои слова утешают, ты выискиваешь то, чего не ищут другие.

— У меня куда больше опыта, когда-то и я был наверху. Но, увы, спустил все свои денежки.

— И сейчас делаешь то же самое.

— Мот — что еще скажешь.

— Очевидно, что-то еще.

— Ты проницателен, Карлос. Нам стоило встретиться раньше.

— А теперь ты самонадеян.

— Всегда. Ты знаешь, что я знаю, что ты можешь пустить меня в расход, когда вздумается, поэтому я должен сделать так, чтобы меня ценили. И не только за опыт.

— Что ты можешь мне сказать?

— Быть может, это не очень ценно, но все-таки кое-что. Я оделся поприличней и провел день в «Постоялом дворе на углу». Там был один толстяк, которого Сюрте допросила и отпустила, но у него слишком уж бегали глаза. И слишком уж он потел. Я поболтал с ним, предъявив удостоверение НАТО, которое сделал еще в начале пятидесятых. Он вроде одолжил напрокат свою машину в три часа ночи. Блондину с женщиной. По описанию соответствует аржантейской фотографии.

— Напрокат?