Тайна личности Борна (др. перевод)
Шрифт:
— Значит, вы это почувствовали? — тихо спросил Джейсон.
— Чувства необъективны! — пылко возразил старый солдат. — Им нет места на поле боя!
— Тогда зачем вы мне это рассказываете?
Вийер запрокинул голову, затем вновь опустил, в его глазах стояли слезы.
— Тому, что мы видели вечером, может быть очень простое объяснение. Я молю Бога, чтобы оно было, и я дам ей любую возможность оправдаться. — Старик снова помолчал. — Но в глубине души я знаю, что его нет. Я понял этот тотчас же, как вы сказали о «Классиках». Я взглянул через улицу на крыльцо моего дома, и вдруг многое, к моему ужасу, встало на свои места. Последние два часа я морочу себя, нет смысла продолжать. Прежде чем оправдывать эту женщину, я должен вспомнить о сыне.
— Но вы говорили, что доверяете ее мнению. Что она вам очень помогала.
— Верно. Видите ли, я хотел доверять ей, отчаянно хотел доверять. Легче всего на свете убедить себя, что ты прав. А с годами это становится еще проще.
— Что встало на свои места?
— Сама ее помощь мне, само мое доверие к ней. — Вийер обернулся и взглянул на Джейсона. — Вы невероятно много знаете о Карлосе. Я изучил эти досье как никто другой, ибо никто другой так не желал, чтобы его схватили и казнили — я вместо палача. Но во всех этих пухлых папках не наберется и половины того, что знаете вы. Однако вы говорили только о его жертвах, о его способах убийства. Вы упустили другую сторону его деятельности. Он продает не только свое оружие, но и государственные секреты.
— Я знаю, — сказал Борн. — Эта сторона…
— Например, — продолжал генерал, словно не слыша Джейсона, — я имею доступ к чрезвычайно секретным документам, относящимся к военной и ядерной безопасности Франции. Такой же доступ имеют еще пять человек — все вне подозрений. Однако с чудовищным постоянством выясняется, что Москва узнала об этом, Вашингтон — о том, Пекин — еще о чем-нибудь.
— Вы обсуждали это с женой? — удивленно спросил Борн.
— Нет, конечно. Если я приношу подобные бумаги домой, они хранятся в сейфе в моем кабинете. Другие могут войти туда только при мне. Лишь у одного человека, кроме меня, есть ключ, лишь один человек знает, где выключается сигнализация. Моя жена.
— Мне кажется, это так же опасно, как обсуждать с ней подобные дела. И то и другое можно из нее вырвать.
— Была причина — в моем возрасте неожиданное случается каждый день; отсылаю вас к газетным некрологам. У нее есть распоряжение: если со мной что-нибудь случится, позвонить военному советнику, спуститься в мой кабинет и не отходить от сейфа, пока не приедут из службы безопасности. Случается, что люди моих лет умирают за рабочим столом. — Вийер прикрыл глаза. — Все время это была она. Единственный дом, единственное место, которое ни у кого не вызывало подозрений.
— Вы уверены?
— Больше, чем осмеливаюсь себе признаться. Это она настаивала на браке. Я снова и снова напоминал о разнице в возрасте, но она и слышать ничего не желала. Важны годы, проведенные вместе, а не те, что разделяют дни рождения. Она предложила подписать контракт, в котором отказывалась от притязаний на поместья Вийеров, но я, конечно, отверг это предложение, потому что оно доказывало ее привязанность ко мне. Пословица совершенно верна: старый дурак — полный дурак. Однако все время возникали сомнения; их вызывали ее поездки, внезапные отлучки.
— Внезапные?
— У нее уйма интересов, требующих внимания. Франко-швейцарский музей в Гренобле, художественная галерея в Амстердаме, памятник героям Сопротивления в Булонь-сюр-Мер, дурацкая океанографическая конференция в Марселе. Ее мы обсуждали весьма бурно. Она была мне нужна в Париже: мне предстояло присутствовать на дипломатическом приеме, и я хотел, чтобы она меня сопровождала. Она не осталась. Словно ей приказывали быть в определенное время в определенном месте.
Гренобль — возле швейцарской границы, в часе от Цюриха. Амстердам. Булонь-сюр-Мер — на берегу Ла-Манша, в часе от Лондона. Марсель… Карлос.
— Когда была конференция в Марселе? — спросил Джейсон.
— Кажется, в августе прошлого года. Ближе к концу месяца.
— 26 августа в пять часов вечера в Марселе был убит посол Говард Леланд.
— Да, я знаю, — сказал Вийер. — Вы говорили об этом. Я сочувствую смерти этого человека, но не его убеждениям. — Старик осекся и взглянул на Борна. — Боже, — прошептал он. — Она была с ним. Карлос вызвал ее, и она поехала к нему. Она подчинилась.
— Я не заходил так далеко, — проговорил Джейсон. — Я клянусь вам, я думал, она — связная, «слепая» связная. Я не заходил так далеко.
Из горла старика внезапно вырвался вопль, полный ненависти и боли. Он закрыл лицо руками, запрокинул голову и зарыдал.
Борн не пошевелился, он ничего не мог поделать.
— Мне так жаль, — сказал он.
Генерал взял себя в руки.
— Мне тоже, — выговорил он наконец. — Простите меня.
— Вам не за что извиняться.
— Есть за что. Не будем больше об этом. Я сделаю то, что должно быть сделано.
— Что именно?
Старик выпрямился, сжав челюсти.
— Вы можете об этом спрашивать?
— Я вынужден.
— Совершить то, что она совершила, — все равно что убить моего ребенка, которого не она выносила. Она притворялась, что ей дорога его память. А на самом деле была и остается соучастницей убийства. И все это время совершала второе предательство — изменяя стране, которой я служу всю жизнь.
— Вы собираетесь ее убить?
— Я собираюсь ее убить. Она скажет мне правду и умрет.
— Она будет все отрицать.
— Сомневаюсь.
— Это безумие!
— Молодой человек, более полувека я борюсь с врагами Франции, даже если они французы. Правда будет сказана.
— Что, вы думаете, она станет делать? Выслушает вас и спокойно признает свою вину?
— Спокойно она ничего не сделает. Но признается.
— С какой стати?
— Потому что, когда я обвиню ее, она попытается убить меня. А это и будет доказательством, не так ли?
— Вы пойдете на такой риск?
— Я вынужден.
— А если она не станет пытаться?
— Это будет доказательством совсем другого, — сказал Вийер. — В таком крайне маловероятном случае я бы на вашем месте позаботился о флангах, мсье. — Он покачал головой. — Этого не случится. Мы оба это знаем, я даже лучше, чем вы.