Тайна личности Борна (др. перевод)

Ладлэм Роберт

— Потому, — ответил Борн, — что он не стал бы вас разыскивать, если бы не думал, что это правда.

Вийер внимательно посмотрел на Джейсона.

— Нет, есть причина поважнее. Некоторое время назад вы даровали мне жизнь. Вы бросили пистолет, не стали стрелять. Хотя могли бы. Запросто. Но вы молили меня о разговоре.

— По-моему, я не молил.

— Я понял по вашим глазам, молодой человек. Всегда понятно по глазам. И еще часто по голосу, только нужно внимательно слушать. Мольбу можно подделать, но не гнев. Он либо настоящий, либо это поза. Ваш был настоящий… как и мой. — Старик махнул рукой в сторону маленького «рено». — Поедем на Парк Монсо. Продолжим разговор в моем кабинете. Могу поклясться жизнью, что вы ошибаетесь относительно обоих, но, как вы заметили, и Цезаря ослепила ложная преданность. А он и в самом деле выше меня по званию.

— Если кто-нибудь в доме меня узнает, я — труп. Вы тоже.

— Секретарь уехал вечером, в начале шестого, а шофер, как вы его зовете, не позже десяти удаляется смотреть нескончаемые телепрограммы. Подождете снаружи, а я проверю. Если все в порядке, позову вас, если нет, выйду сам и поеду. Следуйте за мной. Где-нибудь остановимся и продолжим.

Джейсон не спускал глаз с Вийера.

— Почему вы хотите вернуться на Парк Монсо?

— А куда еще? Я верю, что многое можно узнать, застав человека врасплох. Один из двоих валяется в постели и смотрит телевизор. Но есть и другая причина. Я хочу, чтобы моя жена слышала, что вы скажете. Она старая солдатка и может уловить то, что часто ускользает от офицера в условиях боя. Я привык полагаться на ее мнение, услышав вас, она, возможно, разгадает ваши загадки.

Борну пришлось сказать:

— Я поймал вас, прибегнув к уловке, вы можете пойти на хитрость, чтобы поймать меня. Откуда я знаю, что Парк Монсо не ловушка?

Старик ответил твердо:

— У вас есть слово французского генерала, но и только. Если этого вам не достаточно, берите свой пистолет и уходите.

— Этого достаточно, — сказал Борн. — Не потому, что слово генерала, но потому, что это слово человека, чьего сына убили на улице Бак.

Джейсону показалось, что до Парижа он ехал гораздо дольше, чем из города. Он снова сражался с образами, с картинами, от которых его прошибал пот. И пронзала боль, начинаясь в висках, перекатываясь по телу вниз, собираясь в комок под ложечкой, — острые вспышки боли, от которых он готов был кричать.

Смерть в небесах… с небес. Не тьма, но слепящий солнечный свет. Не ветер, который швырял мое тело в еще более черную тьму, но безмолвие и смрад джунглей и… речных берегов. Тишина, прерванная криками птиц и визгом машин. Птицы… машины… несутся вниз с небес в слепящем свете солнца. Взрывы. Смерть. Молодых и младенцев.

Прекрати! Следи за рулем! Сосредоточься на дороге, только не думай! Мысли нестерпимы, а ты не знаешь почему.

Они въехали на Парк Монсо, Вийер держался чуть впереди. Улица выглядела не так, как несколько часов назад, ее запрудили машины, поставленные на ночь.

Впрочем, слева, наискось от генеральского дома, оставалось место, там могли пристроиться оба автомобиля. Вийер высунул руку из окна, показывая Джейсону, чтоб тот подъехал.

И тут взгляд Джейсона упал на крыльцо дома. Освещенные изнутри, в дверях стояли две фигуры; одна из них так поразила Борна, что он невольно потянулся к пистолету.

Неужели его все-таки заманили в ловушку? Неужели слово французского генерала ничего не стоит?

Вийер ставил машину. Борн повернулся направо, налево, оглянулся назад: к нему никто не шел, никто не приближался к «рено». Нет, это не ловушка. Это часть того, о чем не подозревает генерал.

На крыльце через улицу стояла довольно молодая — и эффектная женщина. Она быстро говорила, взволнованно жестикулируя, с человеком, который все время кивал, словно запоминая распоряжения. Этот человек был тот самый седой, представительный оператор из «Классиков». Человек, чье лицо Джейсон так хорошо знал, не зная. Лицо, которое породило в памяти другие образы… картины, столь же страшные и мучительные, как те, что терзали его последние полчаса.

Но было и отличие. Это лицо вызывало воспоминания о тьме, шквалах ветра в черном небе, череде взрывов и стаккато автоматных очередей, эхом отдающихся в лабиринте джунглей…

Борн отвел глаза от крыльца и взглянул на Вийера. Генерал выключил фары и собирался выйти из машины. Джейсон отпустил сцепление и подкатился к седану, слегка стукнув бампер. Вийер резко обернулся.

Борн выключил фары и зажег лампочку в салоне. Поднял руку и знаками велел старику оставаться в машине. Вийер кивнул, и Джейсон потушил свет.

Седой спустился на ступеньку, задержавшись, чтобы дослушать женщину. Теперь она была хорошо видна. Лет тридцати пяти — тридцати восьми, с короткими темными волосами и лицом, бронзовым от загара. Высокая, статная, длинное белое платье стройнило ее, подчеркивало округлость груди, оттеняло загар. Если бы она жила в этом доме, Вийер упомянул бы ее. Значит, не жена, значит, была гостьей, которая знает, когда прийти. И значит, она связана с кем-то из домочадцев. Старик наверняка ее знает, но как хорошо? Видимо, не слишком.

Седой оператор кивнул, спустился по лестнице и торопливо зашагал прочь. Женщина вошла в дом, свет фонарей озарял опустевшее крыльцо, посверкивал на лакированной черной двери и медной ручке.

Почему это крыльцо и эта дверь ему знакомы? Образы. Действительность, которая не была действительной жизнью.

Борн вышел из машины, наблюдая за окнами: не шевельнется ли занавеска. Ничего. Он быстро подошел к автомобилю Вийера, тот открыл окно и смотрел на Борна, удивленно подняв густые брови.

— Бога ради, в чем дело?

— Там, на крыльце, — сказал Джейсон, присев на корточки. — Вы видели то же, что и я.

— Наверное. И что?

— Кто эта женщина? Вы ее знаете?

— От души надеюсь, что знаю. Это моя жена.

— Ваша жена? — Изумление Борна было написано на его лице. — Я думал, вы сказали… я думал, вы сказали, что она старая. Что вы хотели продолжить разговор при ней, потому что привыкли прислушиваться к ее мнению. В условиях боя, как вы сказали. Вы так сказали.

— Не совсем. Я сказал: «старая солдатка», потому что мы уже давно вместе. И я в самом деле прислушиваюсь к ее мнению. Но это моя вторая жена — гораздо моложе, но столь же преданная, как первая, которая умерла восемь лет назад.

— О Боже!

— Пусть вас не тревожит разница в годах. Она горда и счастлива быть второй мадам Вийер. Она очень мне помогает.

— Какая жалость, — прошептал Борн. — Господи, какая жалость.

— В чем дело? Вы не ожидали этого? Так часто случается: она необыкновенно хороша. Я горжусь ею.