Тайна личности Борна (др. перевод)
Шрифт:
В дверях появился еще один, тоже в белой куртке, но еще и в поварском колпаке. В голосе его слышалась гасконская гортанность, он сердито накинулся на курящего:
— Пока ты тут отливаешь, мы с ног сбиваемся! Тележка с десертом наполовину пуста. Наполни ее. Живо, ты, ублюдок!
Кондитер повернулся, бросил сигарету и пошел внутрь, затворив за собой дверь. Свет пропал, оставался только свет луны, но и его хватало, чтобы рассмотреть террасу. Никто не охранял широкие двойные двери, что вели в зал второго этажа.
Карлос. Найди Карлоса. Поймай его. Каин вместо Чарли, Дельта вместо Каина.
Борн оценил расстояние
В темноте Борн попробовал металлический водосток, он держался прочно. Джейсон ухватился, как мог высоко, подпрыгнул, уперся ногами в стену и стал их передвигать, пока левая не оказалась на уровне первого отверстия. Продолжая держаться, он просунул ногу в отверстие и рывком подтянулся выше. Теперь он был в полуметре от решетки; еще один рывок, и он мог бы дотянуться до нижней перекладины.
Дверь внизу с треском распахнулась, сноп белого света упал на кусты. Из дверей вывалилась фигура, молотя по воздуху руками, чтобы удержать равновесие. Следом появился шеф-повар, орущий ему в спину:
— Гнида! Нализался! Ты был пьян всю эту проклятую ночь! Пирожные по всему полу рассыпал. Бардак устроил! Убирайся к черту, ты не получишь ни су!
Дверь захлопнулась, и звук задвижки подтвердил, что надолго. Джейсон вцепился в трубу, руки и лодыжки его ныли, на лбу выступил пот. Человек, вышибленный из ресторана, покачнулся, сделал непристойный жест в сторону шеф-повара, которого давно уже не было. Его остекленелый взгляд блуждал по стене и вдруг остановился на лице Борна. Джейсон затаил дыхание, кондитер уставился на него, поморгал и снова вылупил глаза, затем потряс головой, зажмурился и вновь раскрыл веки, словно силясь понять, не почудилось ли ему то, что он увидел. Он попятился, споткнулся и побрел прочь, очевидно, заключив, что видение — плод его напряженных трудов. Покачиваясь, он свернул за угол, умиротворенный тем, что не дал сбить себя с толку пригрезившейся ахинее.
Борн перевел дух, с облегчением припав к стене — но только на мгновение. Боль в лодыжке спустилась ниже, грозя судорогой. Он рванулся, ухватился за нижнюю перекладину решетки правой рукой, затем обеими. Медленно подтянулся так, что голова оказалась на уровне террасы. Там не было ни души. Перекинул ногу через решетку, ухватившись рукой за кованый край, и перемахнул через ограду.
Он оказался на террасе, где весной и летом ставили десять — пятнадцать столиков для гостей. Посреди стены, отделяющей открытую часть этажа от закрытой, помещались широкие двойные двери, которые он разглядел снизу. Люди внутри стояли неподвижно, и на мгновение Джейсон заподозрил, что их предупредили, что они ждут его. Он замер, положив руку на пистолет, но ничего не произошло. Борн подобрался к стене, держась в тени. Вжался в дерево и стал продвигаться к двери. Осторожно и медленно повернул голову и заглянул внутрь.
То, что представилось его глазам, и притягивало и пугало. Собравшиеся выстроились в шеренги — три шеренги по четыре человека — лицом к Андре Вийеру, который произносил речь. Всего тринадцать человек, и двенадцать из них не просто
«Бешеные алжирские полковники» — что сталось с ними? Люди, движимые памятью о той Франции, которой больше нет, о мире, который перестал существовать, уступив место другому, по их мнению, слабому и никчемному. Такие люди могли заключить союз с Карлосом, хотя бы ради тайной власти, которую он им давал. Удар. Нападение. Казнь. Право даровать жизнь или обрекать на смерть, бывшее когда-то частью их существа, вернула им сила, которая могла послужить делу, чью нежизнеспособность они отказывались признать. Террорист всегда террорист, а убийство — сердцевина терроризма.
Генерал возвысил голос; Джейсон вслушался и различил слова:
— …нас заметят, нашу цель поймут. Мы заняли рубеж, и нас не сдвинуть с этого рубежа; нас обязательно услышат! В память о павших братьях по форме и оружию, — что сложили головы во славу Франции. Мы заставим нашу возлюбленную страну вспомнить и ради них оставаться сильной, не склоняясь ни перед кем! Те, что противятся нам, познают наш гнев. И в этом мы также едины. Молим Всемогущего даровать покой тем, кто ушел раньше нас, ибо мы вступаем в бой… Господа: в наших руках Пресвятая Дева — наша Франция!
Раздался одобрительный гул, старые солдаты продолжали стоять навытяжку. А затем возвысился другой голос, первые слова он пропел один, следующую строчку подхватили все присутствующие:
Allons enfants de la patrie, Le jour de gloire est arrive… [79]Борн отвернулся: ему стало тошно от того, что он увидел и услышал. Истребление во имя славы; смерть павших товарищей поневоле требует следующих смертей. Так должно быть, и если ради этого нужно заключить союз с Карлосом, он будет заключен.
79
Вперед, сыны отечества,// Настал славный день…(фр.) — первые слова «Марсельезы».
Что его так встревожило? Почему вдруг охватили гнев и чувство бессилия? Что вызвало столь сильное отвращение? И внезапно он понял. Он ненавидел таких, как Андре Вийер, презирал собравшихся в этом зале. Старики, творящие войну, крадущие жизнь у молодых… и младенцев.
Почему снова стал сгущаться туман? Отчего его вновь пронзила острая боль? Не было времени задавать вопросы, не было сил их вынести. Надо выбросить их из головы и сосредоточиться на Андре Франсуа Вийере, солдате и военачальнике, чьи устремления принадлежали вчерашнему дню, но чей союз с убийцей требовал смерти сегодня.