Тайна личности Борна (др. перевод)

Ладлэм Роберт

— Вы меня не поняли. Если я не буду в своем офисе в Руане к восьми утра, я понесу большие потери. Я готов щедро заплатить.

— Это ваши сложности, мсье.

— Наверняка кто-нибудь согласится одолжить мне свой автомобиль за… ну, скажем… тысячу — тысячу пятьсот франков.

— Тысячу… полторы тысячи, мсье? — Полузакрытые глаза портье распахнулись, чуть не вылезая из орбит. — Наличными, мсье?

— Конечно. Мой компаньон вернет машину завтра вечером.

— О, спешки никакой нет, мсье.

— Простите? А вообще-то не вижу причин, почему бы не поискать такси. За конфиденциальность можно заплатить.

— Да где вы его найдете! — лихорадочно зачастил клерк. — А мой «рено», может, и не вчера с конвейера, и на шоссе, может, не всякого пижона обгонит, но еще хоть куда.

Хамелеон снова поменял окраску и снова был принят не за того, кем был. Но он теперь знал, кто он.

Рассвет. Но нет уже ни теплой комнаты в деревенской гостинице, ни солнечных бликов на обоях, просочившихся сквозь шевелящуюся листву. Первые утренние лучи потянулись с востока, венчая французскую провинцию, обрисовывая поля и холмы Сен-Жермен-ан-Лей. Они сидели в маленькой машине у обочины пустынной дороги, и сигаретный дым выплывал наружу через полуоткрытые окна.

К своему первому рассказу в Швейцарии он приступил так: «Моя жизнь началась шесть месяцев назад на крошечном острове в Средиземноморье под названием Пор-Нуар…»

Теперь он сделал спокойное и краткое признание: «Я известен как Каин».

Он рассказал о себе все, все, что помнил, не утаив и те кошмарные образы, которые возникали в голове, пока они беседовали при свете свечей с Жаклин Лавье в ресторане в Аржантей. Имена, события, города… убийства.

— Все сходится. Не было подробности, которая оказалась бы мне неведома, которая не таилась бы где-то в подсознании, стремясь вырваться наружу. Это была правда.

— Это была правда, — повторила Мари.

Он пристально посмотрел на нее:

— Теперь ты видишь, что мы ошиблись?

— Возможно. Но и были правы. И ты и я.

— Относительно чего?

— Относительно тебя. Я говорю это снова, спокойно и взвешенно. Ты готов был пожертвовать собой ради меня, даже меня не зная; так не поступил бы человек, которого ты только что описал. Даже если он и существовал, его больше нет.

Глаза Мари молили, но голос оставался ровным.

— Ты же сам сказал, Джейсон: «Если человек не может чего-то вспомнить, этого не существует для него». Быть может, и с тобой так? Ты сумеешь справиться?

Борн кивнул. Наступил страшный миг.

— Да, — сказал он. — Но сам. Без тебя.

Мари сделала затяжку, не спуская с него глаз, руки ее дрожали.

— Ясно. Следовательно, это и есть твое решение?

— Так надо.

— Значит, ты героически исчезнешь, чтобы не портить мне жизнь.

— Я должен это сделать.

— Большое спасибо, но кто ты, к черту, будешь после этого?

— Что?

— Кто ты, к черту, после этого?!

— Я человек, которого зовут Каин. Меня преследуют правительства, полиция — везде, и в Азии, и в Европе. В Вашингтоне меня хотят убить за то, что, как они полагают, я знаю о «Медузе», убийца по имени Карлос — за то, что с ним тягался. Подумай. Как по-твоему, сколько я смогу скрываться, пока меня не найдут, не поймают, не убьют? Так ты хочешь окончить свою жизнь?

— Помилуй Бог, нет! — воскликнула Мари, ее аналитический ум явно взялся за дело. — Я не собираюсь пятьдесят лет гнить в швейцарской тюрьме или быть повешенной за то, чего не совершала в Цюрихе.

— Есть способ управиться с Цюрихом. Я уже думал об этом, я сумею.

— Как? — Она загасила сигарету.

— Ради Бога, какая разница? Явлюсь с повинной. Или продамся, еще не знаю, но что-нибудь придумаю. Я могу тебя спасти. Я должен тебя спасти!

— Но не таким образом.

— Почему?

Мари погладила его по лицу, голос ее снова звучал мягко, внезапной резкости как не бывало.

— Потому что я только что снова получила доказательства того, что сказала вначале. Даже приговоренный — столь уверенный в своей вине — должен это признать. Человек, которого звали Каин, никогда бы не сделал того, что ты только что предложил. Ни для кого.

— Но я и есть Каин!

— Даже если бы мне пришлось признать, что ты им был, сейчас ты — другой.

— Полное перерождение личности? Самодельная лоботомия? Полная потеря памяти? Это, впрочем, правда, но она не остановит моих преследователей. Не помешает им спустить курок.

— Это — худшее, но я не намерена уступать.

— Ты не учитываешь фактов.

— Я учитываю те два факта, о которых ты, кажется, забыл. А я не могу. Я буду жить с мыслью о них до конца жизни, потому что они на моей совести. Двое были убиты одним и тем же зверским способом, так как мешали кому-то передать тебе послание. Через меня.

— Ты видела послание Корбелье. Сколько в нем было пулевых отверстий? Десять, пятнадцать?

— Значит, его кто-то использовал! Ты же слышал его голос по телефону, и я слышала. Он не лгал: он пытался помочь нам. Если не тебе, то уж мне — определенно.

— Да… возможно.

— Возможно все. У меня нет разгадок, только клубок противоречий, необъяснимых фактов — но они должны быть объяснены. Тебя не влечет к тому, что было, по твоим словам, твоей жизнью. А без подобного влечения таких людей не бывает. Или ты — не он.

— Я — он.

— Послушай, милый, ты очень дорог мне, а это ослепляет, я знаю. Но я также знаю и себя. Я не наивное дитя: я видела в жизни многое и очень пристально вглядываюсь в людей, которые меня привлекают. Возможно, чтобы подтвердить то, что я привыкла считать своими ценностями — а они в самом деле ценности. Мои, больше ничьи. — Она остановилась и отодвинулась от него. — Я вижу человека, которого пытают — он сам и другие, — а он ни разу не застонал. Может быть, ты кричишь про себя, но никого не желаешь этим обременять. Напротив, ты ищешь, ты разбираешься, ты пытаешься понять. А так, мой дорогой, не ведет себя хладнокровный убийца, или так, как ты поступил со мной и как хочешь поступить. Я не знаю, кем ты был раньше и в каких преступлениях виновен, но во всяком случае не в тех, в которых ты убежден — в которых тебя хотят убедить. И тут мы возвращаемся к ценностям, о которых я говорила. Я бы не смогла любить того, за кого ты себя выдаешь. Я люблю такого, каким тебя знаю. И ты только что подтвердил, что ты такой. Ни одному убийце не взбрело бы в голову предложить то, что предложил ты. И ваше предложение, сэр, с почтением отвергается.