Тайна личности Борна (др. перевод)

Ладлэм Роберт

Джейсон знал этот дом, знал, что они приближаются к нему. Когда машина подъехала к нужному кварталу, сердце у него в груди забилось быстрее и громче. Дом вот-вот должен был показаться. И, сжимая одной рукой запястье другой, Борн понял, почему парижская улица Парк Монсо так задела его сознание. Тот уголок французской столицы удивительно напоминал эту часть Ист-Сайда. Если не считать изредка попадавшихся здесь линялых фасадов и выщербленных крылец, эти районы выглядели почти один к одному.

Он подумал об Андре Вийере. Все, что сумел вспомнить с тех пор, как память начала возвращаться к нему, он записал на страницах блокнота, купленного в аэропорту Шарля де Голля. С того самого мгновения, как, изрешеченный

пулями, но живой, он открыл глаза в сырой, грязной каморке на острове Пор-Нуар. Страшные открытия, сделанные в Марселе, Цюрихе и Париже — особенно в Париже, где за ним потянулся призрачный шлейф убийств и он убедился, что обладает всеми навыками головореза.

По всем меркам то была исповедь, пугающая тем, что она была не в силах объяснить, и тем, о чем повествовала. Но это была правда, — как он ее представлял, — гораздо более заслуживающая снисхождения после, чем до смерти автора исповеди. В руках Андре Вийера она должна была сослужить хорошую службу — по крайней мере обернуться на пользу Мари Сен-Жак. Это сознание наполнило его ощущением свободы, которое было ему так необходимо. Он вложил исписанные листки в конверт, запечатал его и отправил генералу, на улицу Парк Монсо, из аэропорта Кеннеди. К тому времени, как это послание дойдет до Парижа, он погибнет или останется в живых, убьет Карлоса — или тот убьет его. Где-то на этой улице, столь напоминающей другую, что расположена отсюда за тысячи миль, его будет ждать человек, чьи плечи плыли над узкобедрым торсом. Это единственное, в чем он был совершенно уверен. Где-то на этой улице…

Вот оно! Утреннее солнце лучилось на черном лаке и полированной меди двери, мерцало на лиловато-синей, широкой ленте окон, подчеркивая изысканную красоту стекла — но не его неуязвимость для пуль, выпущенных из мощных карабинов и крупнокалиберных пулеметов. Наконец-то он здесь — и почему-то, он сам не мог определить почему, глаза его наполнились слезами, к горлу подкатил ком. Он испытывал невероятное чувство, что этот дом — такая же часть его существа, как его тело или то, что осталось от его сознания. Конечно, то был не родной дом, ибо никакого ощущения покоя и уюта вид этого здания не вызывал. Но было в нем что-то другое. Сознание того, что он вернулся. Вернулся к началу. К самому началу, где слились прощальный миг и первый миг, тьма ночи и сияние рассвета.

С ним что-то творилось. Джейсон крепче стиснул запястье, чтобы подавить почти необоримое желание выскочить из такси, перебежать через улицу, взлететь по ступенькам и заколотить кулаками по двери этого чудовищного, молчаливого строения из необтесанного песчаника и голубоватого стекла.

Впустите меня! Это я! Впустите! Вы что, не понимаете?

Я ВНУТРИ!

Перед мысленным взором его затеснились видения, уши терзал скрежет, в висках пульсировала боль. Он был в темной комнате… той комнате и глядел на экран; на другом, мысленном, видения вспыхивали и гасли, сменяясь с головокружительной быстротой.

Кто он? Только быстро. Ты опоздал! Ты покойник. Где эта улица? Что она значит для тебя? С кем ты здесь встречался? Что? Хорошо. Давай проще: говори как можно меньше. Вот список — восемь имен. Кто из них твои связные? Только быстро. Можно иначе. Методы аналогичных убийств. Которые из них твои?… Нет, нет, нет! Это мог сделать Дельта, но не Каин! Ты не Дельта, ты не ты! Ты Каин. Ты человек по фамилии Борн. Джейсон Борн!..Ты сбился. Попытайся снова. Сосредоточься! Отбрось все остальное. Сотри прошлое напрочь. Оно для тебя не существует. Ты — только то, чем был здесь. Чем стал здесь!

О Господи… Так говорила Мари.

А если ты вспомнил всего лишь то, что тебе когда-то вдалбливали? Внушали вновь

и вновь. Покуда все другое не исчезло… Вещи, которые тебе внушили, но которые ты не можешь пережить вновь… Потому что это не твоя жизнь.

Пот градом катился по его лицу, жег глаза, а он, вцепившись пальцами в запястье другой руки, пытался отогнать, вытеснить из сознания боль, шум и вспышки света. Он написал в записке, оставленной для Карлоса, что возвращается за спрятанными в тайнике документами, в которых его… «прикрытие». Тогда это выражение показалось ему слабоватым для такой записки и он чуть было не вычеркнул его. Но некий инстинкт велел ему оставить все как есть, это было частью… прошлого. Теперь он понял. Там, внутри этого дома, — он сам. Его личность. И независимо от того, последует Карлос сюда за ним или нет, он должен все выяснить. Должен!

Внезапно он ощутил приступ безумия. Джейсон отчаянно замотал головой, стараясь подавить порыв, заглушить звенящий вокруг, внутри него крик — его собственный крик, его собственный голос: «Забудь про Карлоса. Забудь про западню. Проникни в дом! То, что ты ищешь, там. Там все начиналось!»

Прекрати!

Какая зловещая ирония! В том доме не было никакого прикрытия, а лишь решающее объяснение, которое было необходимо ему самому. И без Карлоса оно не имело смысла. Те, кто за ним охотился, знали это и не принимали в расчет, потому они и хотели его убить. Но он подошел так близко… Ему необходимо выяснить. Ответ там, внутри.

Борн поднял взгляд и заметил, что длинноволосый водитель наблюдает за ним в зеркало заднего обзора.

— Мигрень, — коротко объяснил Джейсон. — Объедем квартал по кругу, потом вернемся. Слишком рано приехал. Я скажу, где меня высадить.

— Бумажник ваш, мистер.

Особняк из песчаника остался позади. Борн оглянулся на него сквозь заднее стекло. Безумие отступало, звуки и видения его личного ада исчезли. Осталась лишь боль, но и она, Борн знал, скоро ослабнет. Он пережил несколько невероятных минут. Все ценности исказились, порыв заменил собой рассудок, зов неизвестного оказался столь силен, что на какое-то мгновение он почти потерял над собой контроль. Больше такого допускать нельзя; в самой западне для него теперь — все. Он должен еще раз увидеть дом, изучить его. У него впереди целый день, чтобы отточить тактику, разработать план на эту ночь. Пришел черед второй, более спокойной, оценки. Потом, в течение дня, оценки станут точнее. Хамелеон, сидящий внутри него, возьмется за работу.

Однако спустя четверть часа выяснилось: что бы он ни собирался изучать, это потеряло смысл. В мгновение ока все изменилось. Движение машин еще больше замедлилось — возникла новая помеха. Перед особняком из песчаника остановился фургон, люди в комбинезонах стояли, покуривая и потягивая кофе, оттягивая начало работы. Массивная черная дверь была распахнута, в прихожей стоял начальник бригады в зеленой куртке с эмблемой фирмы на левом нагрудном кармане и с папкой в руках. «Тредстоун» разбирали. Через несколько часов ее выпотрошат так, что останется одна скорлупа! Этого нельзя допустить! Их нужно остановить!

Джейсон наклонился к водителю, протягивая деньги. Боли в висках как не бывало, он вновь стал бодр и энергичен. Нужно связаться с Конклином в Вашингтоне. Не потом, когда шахматные фигуры будут расставлены на доске, а именно сейчас! Чтобы тот остановил работы! Весь его стратегический расчет строился на темноте ночи… только на ней. Луч фонарика устремится вдоль переулка, осветит другой, затем упрется в темную стену, заскользит вверх, к затемненным окнам. Как полагается, стремительно перемещаясь от одного объекта к другому. Убийца должен был прийти к этому дому ночью. Ночью. Все должно было произойти ночью, не сейчас! Он вылез из такси.