Тайна личности Борна (др. перевод)
Шрифт:
Они оба рассмеялись.
Трехлетний срок службы в Оттаве продлевался естественным образом: только она собиралась уехать, как ее повышали в должности, давали больший кабинет и расширяли штат подчиненных.
— Конечно, власть развращает, — улыбнулась она, — и никто не знает это лучше, чем высокопоставленный бюрократ, к которому обращаются за рекомендациями банки и корпорации. Но, кажется, Наполеон сказал об этом лучше: «Дайте мне достаточное количество медалей, и я вам выиграю любую войну». В общем, я осталась. Мне страшно нравится моя работа. И потом, я с ней хорошо справляюсь, а это помогает.
Джейсон смотрел на нее, пока она говорила. За внешней сдержанностью в ней угадывалась какая-то ребяческая удаль. Она была человеком увлеченным, но обуздывала свою увлеченность всякий раз, когда чувствовала, что она становится слишком заметной. Конечно, Мари превосходно справляется со своей работой, Джейсон подумал, что она, вероятно, любое дело выполняет с полнейшей отдачей.
— Не сомневаюсь — я имею в виду, что вы хорошо справляетесь, — но у вас, наверное, не остается времени на другие вещи?
— Какие?
— Ну, обычные. Муж, семья, домик с садиком.
— Когда-нибудь они будут, я их не исключаю.
— Но еще нет.
— Нет. Пару раз дело шло к тому, но обошлось без обручальных колец.
— Кто такой Питер?
Улыбка исчезла.
— Я забыла: вы прочли телеграмму.
— Простите.
— Ничего, дело прошлое… Питер? Я его обожаю. Мы прожили вместе около двух лет, но из этого ничего не получилось.
— Похоже, он не таит на вас зла.
— Попробовал бы только! — Она снова засмеялась. — Он заведующий отделом и ожидает назначения в кабинет. Если он будет плохо себя вести, я скажу в казначействе, чего он не знает, и он окажется там, откуда начал.
— Он собирается встречать вас в аэропорту двадцать шестого. Вам надо бы послать ему телеграмму.
— Да, я знаю.
О ее отъезде они раньше не говорили, обходя эту тему, словно отъезд был просто некой отдаленной перспективой. Он не имел отношения к «тому, что произошло», он был неизбежен, и все. Мари сказала, что хочет ему помочь, он согласился, полагая, что ложная благодарность вынуждает ее остаться с ним на день-два, — и был ей признателен. Это все, что ему было нужно.
Поэтому они и не говорили на эту тему. Они обменивались словами и взглядами, смеялись; неловкость прошла. Иногда на них накатывали первые волны приязни, оба угадывали ее и отступали. О большем они не помышляли.
И потому они снова и снова возвращались к изначальной ненормальности «того, что произошло». И прежде всего — произошло с ним, поскольку он был неумышленной причиной того, что они оказались вместе… вместе в номере маленькой провинциальной гостиницы. Ненормальность. Она не вписывалась в разумный, упорядоченный мир Мари Сен-Жак и дразнила ее строгий, аналитический ум. Иррациональные вещи должны быть проверены, разгаданы, объяснены. Мари была неутомима в захвативших ее поисках, настойчива, как Джеффри Уошберн на острове Пор-Нуар, но без его терпения. У нее не было времени, она знала это и иногда бывала настойчива до жестокости.
— Когда вы читаете газеты, что вам бросается в глаза?
— Бардак. Похоже, повсеместный.
— Серьезно. Что вам кажется знакомым?
— Почти все, но не могу сказать почему.
— Например.
— Сегодня в утренних газетах была заметка про американские военные поставки в Грецию и последующие дебаты в Объединенных Нациях. Советы выразили протест. Я понимаю, что это вещи важные: соперничество держав в Средиземноморье, вспышка на Среднем Востоке.
— Еще пример.
— Была статья про восточногерманское вмешательство в деятельность Центра связи боннского правительства в Варшаве. Восточный блок, западный блок — это я тоже понял.
— Вы видите связь, не так ли? Вы политически, геополитически восприимчивы.
— Или же у меня совершенно обычная профессиональная осведомленность о текущих событиях. Я не думаю, что когда-нибудь был дипломатом. Деньги в «Гемайншафтбанке» исключают любую государственную службу.
— Согласна. И все же вы осведомлены в политике. А как насчет карт? Вы просили меня купить карты. Что вам приходит в голову, когда вы в них смотрите?
— В некоторых случаях названия вызывают определенные образы, как это было в Цюрихе. Здания, гостиницы, улицы… иногда лица. Но имена — никогда. Лица без имен.
— И все же вы много путешествовали.
— Думаю, да.
— Вы это знаете.
— Хорошо, я путешествовал.
— Как вы это делали?
— Что вы имеете в виду?
— Самолетом или на автомобиле — не в такси, а за рулем?
— И так и так. А что?
— Если самолетом, то скорее всего — на большие расстояния. Вас кто-нибудь встречал? Вспоминаете какие-нибудь лица в аэропортах, в гостиницах?
— На улицах, — ответил он непроизвольно.
— На улицах? Почему на улицах?
— Не знаю. Лица вспоминаются на улицах… и в тихих местах. Темных.
— Рестораны, кафе?
— Да. И комнаты.
— Гостиничные номера?
— Да.
— А кабинеты? Служебные кабинеты?
— Иногда. Изредка.
— Отлично. Вас встречали. Вы вспоминаете лица. Женщины? Мужчины? Те и другие?
— Чаще мужчины. Иногда женщины, но чаще мужчины.
— О чем они говорили?
— Не знаю.
— Постарайтесь вспомнить.
— Не могу. Не помню голосов, не помню слов.
— Встречи назначались? Вы встречались с людьми, стало быть, договаривались. Они ждали вас, а вы их. Кто назначал эти встречи? Кто-то должен был это делать.
— Телеграммы. Телефонные звонки.
— От кого? Откуда?
— Не знаю. Они как-то ко мне попадали.
— В гостиницы?
— Кажется, да. По большей части.
— Вы говорили, помощник управляющего в «Карийон» сказал, что вы получали извещения. Значит, они доставлялись в гостиницы.