Тайна личности Борна (др. перевод)
Шрифт:
Дымка рассеивалась, боль отступала. Он почувствовал прилив сил: ему удалось разоблачить одну вполне определенную ложь! Если есть одна, могут быть и другие.
Борн посмотрел на часы, было четверть десятого. Мари уже ушла из кафе и ждала его на ступеньках музея Клюни. Он вернул подшивки на стеллажи и спешно направился к выходу через большие, как в соборе, двери читального зала.
Он шел по бульвару Сен-Мишель, прибавляя и прибавляя шаг. У него было отчетливое ощущение: теперь он знает, что такое получить отсрочку от казни через повешение, и ему хотелось поделиться этим ощущением. На какое-то время он вырвался из гнетущей тьмы, рокочущих волн, увидел свет, как в те мгновения, когда солнце заполняло комнату в деревенской гостинице, и ему захотелось коснуться той, что дала ему эти мгновения. Коснуться, обнять и сказать ей, что есть надежда.
Он увидел ее на ступеньках. Скрестив на груди руки, она стояла против ветра, дувшего с бульвара. Сперва она его не заметила, всматриваясь в обсаженную деревьями улицу. Встревоженная и нетерпеливая женщина, которая боится не увидеть того, что хотела бы увидеть, страшится, что оно не появится.
Десять минут назад он не появился бы.
Она увидела его. Лицо ее просияло, она улыбнулась ему. Он побежал по ступеням, она бросилась навстречу. Встретившись, они какое-то время стояли молча, словно были одни посреди бульвара Сен-Мишель.
— Я ждала, ждала, — наконец выдохнула она. — Я так боялась, так беспокоилась. Что-нибудь случилось? Как ты себя чувствуешь?
— Отлично. Лучше, чем все последнее время.
— Что?
Он взял ее за плечи:
— Полгода назад был убит один человек? Помнишь?
Радость потухла в ее глазах.
— Да, помню.
— Я его не убивал, — сказал Борн, — я не мог этого сделать.
Они нашли небольшую гостиницу в стороне от многолюдного бульвара Монпарнас. Холл и номера знавали лучшие дни, но претензия на некоторую забытую элегантность создавала впечатление чего-то вневременного. Это было тихое пристанище посреди шумного карнавала, не потерявшее лица, потому что принимало время, не устремляясь вслед за ним.
Джейсон закрыл дверь, кивнув седовласому коридорному, чье безразличие превратилось в благожелательность при виде двадцатифранковой бумажки.
— Он думает, что ты провинциальный священник, предвкушающий приятную ночь, — сказала Мари. — Надеюсь, ты заметил, что я прошла прямо к кровати.
— Его зовут Эрве, и он будет очень внимателен к нашим нуждам.
Он подошел к ней и обнял:
— Спасибо за мою жизнь.
— Всегда к вашим услугам. — Она взяла в ладони его лицо. — Только больше не заставляй меня так ждать. Я чуть с ума не сошла. Думала только об одном: не узнал ли тебя кто-нибудь… не случилось ли что-нибудь ужасное.
— Ты забыла: никто не знает, как я выгляжу.
— На это не рассчитывай, это неправда. На Штепдекштрассе было четверо, включая этого ублюдка на набережной Гизан. Они живы, Джейсон, они тебя видели.
— Не совсем так. Они запомнили хромающего темноволосого человека с забинтованной шеей и головой. Вблизи меня видели только двое: человек на третьем этаже и эта свинья на набережной. Первый задержится в Цюрихе, он не может ходить, и от руки у него мало что осталось. Второму глаза слепил свет, мне — нет.
Она нахмурилась, ее пытливый ум не успокаивался:
— Невозможно ручаться. Они были там и видели тебя.
Измените цвет волос, изменится и лицо.Джеффри Уошберн, остров Пор-Нуар.
— Я повторяю: они видели темноволосого человека в сумерках. Ты со слабым раствором перекиси обращаться умеешь?
— Никогда не пользовалась.
— Тогда утром я найду, где это можно сделать. Монпарнас — место самое подходящее. Блондины всегда в моде — так, кажется, говорят?
Она поглядела на него изучающе:
— Я стараюсь представить себе, как ты будешь выглядеть.
— Изменюсь. Не слишком, но достаточно.
— Может быть, ты прав. Дай Бог, чтобы это было так.
Она поцеловала его в щеку, это была у нее прелюдия к серьезному разговору.
— А теперь расскажи, что случилось. Куда ты ходил? Что узнал об этом… происшествии шестимесячной давности.
— Оно произошло не шесть месяцев назад, а раз так, то я не мог быть убийцей.
Он рассказал ей обо всем, кроме тех недолгих минут, когда думал, что больше не увидит ее. Но в этом не было необходимости, она сама спросила:
— Если бы эта дата так твердо тебе не запомнилась, ты бы ко мне не пришел, ведь так?
Он кивнул:
— Вероятно.
— Я это знала, почувствовала. Когда я шла от кафе к музею, то вдруг задохнулась, словно меня что-то душило. Можешь поверить?
— Я не хочу в это верить.
— Я тоже, но так было.
Она сидела на кровати, он рядом в кресле. Он взял ее за руку.
— Я до сих пор не уверен, что мне надо быть здесь. Я знал этого человека, видел его лицо. Я был в Марселе за двое суток до того, как его убили!
— Но ты его не убивал.
— Тогда зачем я там был? Почему думают, будто это моя работа? Господи, это же помешательство! — Он вскочил, вновь чувствуя боль в глазах. — А потом я все забыл. Я, наверное, ненормальный. Потому что забыл… Годы, целую жизнь.
Мари отвечала сдержанно, буднично:
— Ответы придут. Из того ли, из другого ли источника, наконец, от тебя самого.
— А если ничего не получится? Уошберн говорил, это будто дом разобрали и собрали заново, иначе: другие комнаты… другие окна. — Джейсон подошел к окну, облокотился о подоконник и стал вглядываться в огни Монпарнаса. — И вид из этих окон другой и никогда не будет прежним. Где-то есть люди, которых я знаю и которые меня знают. Тысячи за две миль отсюда есть другие, которых я люблю, и такие, которые мне безразличны. Или, о Господи, может быть, жена и дети — я не знаю. Меня оторвало ветром от земли и все крутит и крутит, и я никак не могу опять встать на ноги. Как только я пытаюсь это сделать, меня снова уносит.
— В небо? — спросила Мари.
— Да.
— Ты выпал из самолета, — заключила она.
Борн обернулся.
— Я тебе никогда такого не говорил.
— Говорил, во сне прошлой ночью. Ты весь вспотел, лицо пылало, мне пришлось обтереть тебя полотенцем.
— Почему ты раньше не сказала?
— Сказала. Я у тебя спросила, не был ли ты летчиком, не беспокоят ли тебя полеты. Особенно по ночам.
— Я не понял, о чем ты. Почему ты не объяснила?
— Побоялась. Ты был близок к истерике, а у меня в таких делах опыта нет. Я могу помочь тебе что-нибудь вспомнить, но не решаюсь заниматься твоим подсознанием. Думаю, кроме врача, этого никто не должен делать.