Тайна Лоринг-Чейза
Шрифт:
– Вам неплохо удается сарказм, сэр! – сказал Дэвид, краснея. – Тем не менее считаю своим долгом поблагодарить вас за услугу.
– Мы принимаем вашу благодарность, сэр, – насмешливо ответил Молверер. – Смею ли я полюбопытствовать, не успела ли вам приглянуться какая-нибудь другая часть Англии, более подходящая вашему своеобразному темпераменту?
– Возможно, сэр. Однако я нахожу здешние места довольно милыми, а пробыл здесь совсем недолго и не успел пресытиться ими.
– И все-таки я почти не сомневаюсь, сэр, что гораздо разумнее с вашей стороны было бы исчезнуть.
– Это угроза? – вкрадчиво поинтересовался Дэвид.
– Лучше
– Ваша заинтересованность в моем благоденствии поистине трогательна, сэр. Но, как бы я ни был признателен вам за оказанную сегодня услугу, меня, признаться, озадачили причины вашего молчания. Принимая во внимание все сопутствующие обстоятельства…
– Сэр, я говорю или молчу, когда считаю нужным!
– Разумеется, это ваше право! Вот только мне крайне любопытно, как много, возникни такая нужда, могли бы вы поведать в свете упомянутых обстоятельств о некоем кинжале с серебряной рукояткой?
В то же мгновение статная фигура мистера Молверера словно съежилась, плечи поникли, а бледное лицо с выпученными глазами, став багровым, снова приобрело мертвенно-серый оттенок. Он дважды открыл рот, пытаясь заговорить, потом вдруг повернулся и бросился прочь. Споткнувшись о луговую кочку, он не сбавил темпа и мчался, ни на что не обращая внимания, словно убегая от стремительно надвигающейся опасности.
Не успел Дэвид собраться с мыслями и прийти к какому-нибудь выводу, как секретарь столь же внезапно повернул обратно и торопливо зашагал к нему.
– Сэр, – сказал он едва узнаваемым хриплым голосом. – Сэр… что бы ни довелось вам узнать в отношении этого рокового оружия, я покорнейше прошу, я умоляю, заклинаю вас: никому… ни единой душе… не говорите о нем! В противном случае вы наверняка горько пожалеете… Очень горько пожалеете!
И, не дожидаясь ответа, так же стремительно развернулся на каблуках и заспешил прочь.
Настала пора предать земле бренные останки сэра Невила Лоринга. В яркий солнечный полдень гроб установили возле могилы его предков. Еще загодя в церкви собралась толпа жителей Лоринг-вилледж и окрестных деревень – дородные фермеры, деревенские сквайры, дворянство из ближних и дальних родовых гнезд – торжественно приодетое, пестрое общество, провожающее не последнего из своих представителей. Впрочем, как знать, не влек ли их сюда скорее нездоровый интерес – любопытство, смешанное со страхом перед насильственной смертью, и надежда лицезреть драматичный финал таинственной трагедии?
«Полные жизни, мы уже мертвы…»
Бесспорная истина! Но как приятно ощущать ток крови в жилах, как восхитительно замирает сердце, когда бросаешь боязливый взгляд из-под кокетливого чепца или модной широкополой шляпы на траурные бархатные покровы, тяжелыми складками которого искусно задрапировано то, что осталось от ближнего твоего!
«Ибо из праха вышел и во прах возвратишься»!
Ужасен грохот падающих комьев земли!
«Аз есмь Воскресение и Жизнь!»
Множество глаз, полных жадного любопытства, – и ни плача, ни слезинки жалости – ни единой!
Но вот наконец гроб сэра Невила зарыли, спрятали подальше от полуденного солнца и безжалостных любопытных взглядов. Зрители, нестройно переговариваясь, задвигались и вскоре разошлись – кто в сельский особняк, кто на уединенную ферму, кто в один из домов, теснящихся на деревенской
Церковь опустела. Дэвид подошел к старому камню, прочитал свежевыбитые слова:
СВЯЩЕННОЙ ПАМЯТИ
СЭРА НЕВИЛА ЛОРИНГА,
52 лет,
тринадцатого баронета Лорингского
из графства Сассекс
Дэвид стоял в тени, подпирая плечом колонну и скрестив руки на груди. Вдруг он услышал быстрые, легкие шаги. К древнему монументу подошла миссис Белинда. Как видно, не подозревая о том, что за ней наблюдают, она опустилась перед ним на колени, и хрупкую, так похожую на девичью фигурку сотрясли мучительные рыдания. Седая голова упала на тонкие руки, и бескровные губы зашептали торопливые слова, то и дело прерываемые судорожными паузами:
– О, Невил, Невил! Зачем ты грешил, зачем осквернял себя нечистыми помыслами? Зачем был так жесток, так немилосердно жесток ко мне?.. А теперь тебя нет… О, Невил, моя любовь последует за тобой… она останется с тобой, Невил, навсегда, навсегда!
Дэвид на цыпочках прокрался к выходу. Слава Богу, нашелся хоть один человек, оплакивающий его недостойного дядю. Есть кому помолиться о его черной душе, пролить на его могилу слезу жалости.
Глава XXXII,
дающая необходимое развитие философским воззрениям на слабительное
Ранним утром Дэвид отдернул занавеску, и в открытое окно хлынул ослепительный поток солнечного света. Веселый мелодичный птичий свист, полный неожиданных переливов и трелей, сразу стал громче. Дэвид, еще не кончив одеваться, высунул на улицу взъерошенную голову. Прямо под его окном, посреди двора, стоял человечек в белоснежной рубашке без сюртука, черных бархатных штанах и ботфортах и над чем-то усердно колдовал возле большого стола, на котором были выстроены рядами банки, склянки и пузырьки. Коротышка наполнял их темно-коричневой жидкостью, да с такой выверенной точностью и быстротой, что просто любо-дорого было посмотреть. Наконец, когда каждой склянке была скормлена точно отмеренная порция жидкости, человечек отставил ведро и черпак и, запустив пятерню в лежащую рядом сумку, достал оттуда пригоршню пробок. Тут он случайно поднял голову и заметил Дэвида.
– Великолепное утро, мистер Пибоди! – приветствовал его Дэвид.
– Вы так считаете? Будь по-вашему, – ответил странствующий лекарь, сняв свою широкополую шляпу. – Отрадно сознавать, сэр, что ваша печень, сей благородный орган, чувствует себя сносно, раз вы способны столь высоко оценить обыкновенный ясный денек.
– Кажется, вы меня забыли, мистер Пибоди!
– Не стану отрицать, сэр, я вижу бессчетное количество лиц, множество физиономий per diem [12] … Однако дайте-ка мне подумать.
12
За целый день (лат.).