Тайна моего двойника
Шрифт:
Именно этого желания у Джонатана не было. Или — я его не чувствовала. Как будто его любовь была самодостаточна, как будто он уже был вполне счастлив, любя меня…
Я припомнила свои философствования на предмет корыстности любви и вдруг поняла одну важную вещь. Да, без сомнения, все мы, любя, эгоистичны и корыстны, все мы в любви потребители, нам непременно нужно получить взамен от предмета наших чувств, и получить многое… Но это — нормально! А если что и ненормально — то любить так, как любит меня Джонатан — ничего не желая и не требуя взамен. И что мне, спрашивается, делать с такой любовью?…
Я
Впрочем, у меня есть его поддержка. Это уже немало. Это именно то, в чем я нуждаюсь больше всего теперь.
Я постучала.
Джонатан открыл сразу, будто и не спал. Может, действительно не спал, во всяком случае, на его лице не было следов заспанности. На нем тоже был халат из синего шелка с какими-то мелкими бледно-голубыми ромбиками.
Он даже не удивился.
— Заходи, — пропустил он меня. В его номере горела настольная лампа, и я подивилась, как такое нехитрое приспособление, дающее неяркий круг света на столе, способно создать ощущение уюта и разогнать все страхи. — Не спится?
— Кошмары снятся.
— Ложись у меня, если хочешь.
Я кивнула. Помедлила: у меня под халатом ничего не было. Глянула на него: у него, кажется, тоже. Лечь в халате — мне это показалось каким-то лицемерием. Пойти в свой номер за ночной рубашкой — тоже как-то неудобно, вроде как сама пришла, а теперь… Снять, однако, халат и остаться нагишом — это практически предложение с моей стороны, а я сейчас была меньше всего настроена на секс. Если я и была способна испытывать какие-то чувства, то только платонические.
Джонатан стоял у письменного стола, на котором лежали русские газеты, купленные утром, и внимательно их разглядывал. Он что, по ночам русский язык изучает?!
Нет, это чтобы не смотреть на меня, не смущать меня.
Решившись, я скинула халат и юркнула в постель. Будь что будет.
Джонатан повернулся ко мне:
— Тебе удобно? Ну, расскажи, что за кошмары тебе приснились.
Я описала. Джонатан сидел возле меня, вглядываясь в полумраке в выражение моего лица.
— Я уверена, что Шерил пришла в сознание. Скорей бы все это закончить и поехать к ней…
— Тогда, чтобы все закончить поскорее, нам нужно быть в форме. А именно: выспаться. Чем мы и попробуем заняться, да?
Я кивнула, прикрыв глаза. Джонатан погасил свет и в темноте я увидела, как халат соскользнул с его плеч. Моя догадка была верна — он был в чем мать родила. Я затаила дыхание. Довольно интересная перспектива выспаться, когда двое влюбленных находятся в одной постели и при этом их не разделяет ни одеяло, ни одежда…
Игорь, — вспомнила вдруг я. Мне снился Игорь и он смотрел на меня так, будто я умерла. Где же он, что с ним, жив ли?…
Если бы не часы на руке, исправно показывающие дату, Игорь бы давно сбился со времени.
Если бы не вишневоглазая Катя, он давно бы сошел с ума.
Прошел почти месяц со времени его заточения. До сих пор он не видел никого, кроме Кати. Против всех его ожиданий, никто не пришел к нему ни с вопросами, ни с упреками, ни с угрозами.
До сих пор он толком не знал, у кого это в гостях он так сильно подзадержался. Думать-то он думал, что дача Васина, но знать с точностью не мог и спросить было не у кого. То есть было у кого: на выбор — у Кати или у парня, охранявшего металлическую дверь. Но спрашивать можно было еще пять лет с тем же успехом: ответным молчанием.
Даже тот факт, что Катя спала у него на руке, прижавшись большой мягкой грудью к его боку, ничего не изменил в правилах игры в молчанку: Катя спала с ним, но не разговаривала.
Странное дело, он испытывал нежность к этой девушке. Это чувство его удивляло, но анализировать его он боялся: там комплекс вины перед Олей мог обнаружиться, там бесполезные страдания и никчемное раскаяние притаились…
Лучше было так, не задаваясь лишними вопросами, жить. Уже то хорошо, что жить… Теперь Игорь был уверен, что жизнь свою он выиграл. Что-то перетянуло на неведомых ему весах в его пользу. Что дальше будет, какой еще торг предстоит, он пока не знал, — ну так и нечего было о об этом и думать. Пока он жив, здоров, и даже в неплохих условиях: кормят нормально, комфорт есть, и даже Катя — есть…
И, хоть и подозревал он, что Катя с ведома хозяина находится тут, что получила она разрешение — если не задание — лечь к нему в постель, а вот, поди ж ты, испытывал он к ней странную нежность…
Вышло это так. По истечении нескольких первых дней его заточения, он стал ловить себя на том, что округлые Катины формы его волнуют. Он ждал ее прихода и получал удовольствие, сопровождая взглядом игру тугих форм ее тела под дурацкой пятнистой формой. Катя заметила; стала медлить, накрывая на стол, отвечать понемногу взглядом, задерживаться. Вместо того, чтобы уйти, принеся еду, и вернуться потом за грязной посудой, она стала присаживаться возле стола и ждать, пока он поест. Игоря она не смущала: он заговаривал с ней, и если тема не касалась его местонахождения и его будущего, то она охотно поддерживала разговор. Она была из Краснодара, и Игорь уже все знал про ее родителей, про ее сестру с братом и даже про кошку.
На исходе третьей недели его дачной тюрьмы, Катя, убирая после ужина, сказала просто: «Хочешь, ночевать к тебе приду?»
Игорь чуть было не спросил: а тебе разрешат? И тут же сам себе ответил: скорее всего, уже разрешили.
Игорь удивлялся сам себе: он принял Катю, как данность, как часть сценария, по которому его заточили на даче и «маринуют» в неизвестности, по которому он до сих пор жив и по которому еще что-то предстоит и откроется ему, когда придет назначенный срок. Не Игорем назначенный срок, как и Катя — не им назначенная на роль любовницы…
Была ли Катя для него ловушкой или, наоборот, поощрением за хорошее поведение — он гадать не хотел. Он не любил бессмысленных вопросов, на которые нет ответа. Он не любил ненужные вопросы, ответ на которые он знать не хотел. Поэтому он старался жить сегодняшним днем. Не вникая в прошлое, — та жизнь, жизнь с Олей, уже закончилась и больше не вернется никогда; не ломая голову над будущим. Будет день, будет и пища…
И потому он никогда не задавал себе вопрос: что с Олей? Он только иногда просил: хоть бы ее не нашли!…