Тайна моего отражения
Шрифт:
– Безусловно. Убийца послан был не Игорем и не при его содействии, иначе бы твой адрес не выясняли через человека в посольстве. Следовательно, это дело на данном этапе ему неподконтрольно.
– Погодите, но ведь убийцу нанимал Сергей!
– Милая девочка, никто не может быть уверен в своих подчиненных и коллегах. Я – даже я! – не поручусь, что завтра не обнаружится, что кого-то из наших сотрудников не подкупила одна из иностранных разведок. Русская, например…
Дядя наконец улыбнулся.
– На этого человека, даже если
– Нет. Ни в коем случае, – подтвердила я.
– Хорошо, что ты так ответила. Если бы ты сказала «можно», я бы тебе заявил, что ты ошибаешься. Ни на кого нельзя полагаться, кроме самого себя. Никого нельзя считать своим другом. Смотря что, впрочем, понимать под словом «друг». Если это милый человек, с которым ты не делишься секретами, не работаешь вместе и не даешь взаймы деньги – тогда он тебе друг.
– Тогда он мне – никто!
– Тоже верно, – согласился дядя. – Этот «никто» и есть твой самый лучший друг. Он-то уж тебе точно не напакостит: почвы нет, делить нечего… Вернемся к разговору: этот Сергей, увидев, что Игорь отстранился или отстранен от дела, мог переметнуться к другим хозяевам. Как бы то ни было, в Россию ехать крайне опасно. Возвращаться туда – просто совать голову в петлю. На помощь и защиту Игоря рассчитывать нельзя. Если он вообще жив. Кто там у тебя еще есть? Мама? Ты сама понимаешь, что времена, когда мама могла тебя защитить от всех в мире невзгод, давно прошли…
– Вы считаете, что Игоря могли убить?!
– Могли.
– Но почему?!
– Ну смотри. Нам известно, что тебя хотят убить. Игорь при этом может находиться в одной из трех возможных ситуаций:
– либо он ничего не знает об этом деле;
– либо он принимает в нем участие;
– либо он пытается ему воспротивиться.
Первое предположение не подходит: мы знаем, что он осведомлен. Второе предположение также не подходит, так как явно не он, пусть даже при посредничестве этого Сергея, направил убийцу на твой старый адрес: он ведь знал, что ты уже переехала. Нам остается только третье предположение: он попытался помешать чьему-то намерению тебя убить. И его убрали. Тогда и молчание его объясняется. Но во всех трех случаях он тебе ничем не поможет.
Арифметические выкладки дяди Джонатана привели меня в бешенство. Он говорит об Игоре так спокойно, словно речь идет о вещи: если вещь убрали, она больше не послужит!
Сэр Уильям, словно почувствовав мое возмущение, глянул на меня своими лукавыми глазками исподлобья:
– Ты что-то хотела сказать?
Я покачала головой. Не объяснять же ему!
И не объяснить.
– Поэтому, – закончил он подчеркнуто спокойно фразу, – я предлагаю тебе остаться в Англии. Попросить политического убежища. Я тебе помогу ради моего племянника. И ты сможешь затихнуть на какое-то время, спрятаться. А там видно будет. Будем держать руку на пульсе.
Он смотрел на меня. Хитренькие глазки сделались
– Нет, – сказала я. – Спасибо.
– Ты хорошо думала?
– Я вообще не подумала. Я просто сказала: нет. Другого быть не может.
– Тогда подумай.
Я взорвалась.
– Я прекрасно поняла, что друзья для вас ничего не значат! Но там в опасности Игорь, и там моя мама! Это-то хоть что-нибудь значит, с вашей точки зрения? Или я должна исчезнуть, не объяснив даже, куда и почему, и мама будет плакать ночи напролет и глотать валокордин, пока ее сердце не откажет от горя?
– Игорю, девочка, ты ничем не поможешь. Жив он или нет, не в твоих силах что-то изменить в его судьбе, она в руках людей, более могущественных, чем ты. Что же касается твоей матери… Если она будет знать, где ты находишься, то тогда не только ты обречена на смерть, но и она тоже. Подумай об этом.
Странное дело, мысль о том, что Игорь мог находиться в опасности и даже быть убит, меня волновала как-то вяло, заторможенно, словно речь шла о каком-то знакомом, но не близком человеке. Что-то умерло во мне за месяц его молчания и догадок о том, что он меня предал… И теперь, даже понимая, что я могла оказаться не права и Игорь, вовсе наоборот, мог пострадать, пытаясь спасти меня, – я не находила в своей душе прежних чувств. Это было до удивления несправедливо, но я ничего не могла с собой поделать. Я знала только одно: с эмоциями или без них, но я постараюсь ему помочь. Если это будет в моих силах…
Мысль же о маме, напротив, полоснула меня, как ножом.
– Именно поэтому нужно поскорее во всем разобраться! – воскликнула я. – Нужно опередить этих людей!
– А каковы шансы, что ты сумеешь?
– Откуда я знаю! Джонатан! Почему ты молчишь? Ты ведь сам сказал, что надо ехать в Москву!
– Я хочу узнать твое мнение, Ольга, – запротестовал дядя. – Мнение Джонатана мне уже известно.
– Я считаю необходимым ехать в Москву, – сказала я твердо. – Мы… Если Джонатан поедет со мной, конечно…
Я посмотрела на него. Он кивнул легонько мне в ответ.
– Мы примем меры предосторожности! Они меньше всего рассчитывают на то, что я вернусь. Они вообще считают меня убитой. Так что…
– Что ж, ты был прав, Джонатан, – вдруг улыбнулся дядя.
Я растерялась. Что это означает?
Джонатан рассмеялся:
– Дядя, пока мы были одни, спросил мое мнение о том, что ты предпочтешь: спрятаться или поехать в Москву и попытаться разобраться во всем. Я сказал – в Москву. Дядя мне не поверил. Он действительно считает это очень опасным…