Тайна могильного креста
Шрифт:
— Кто? — крикнул он, опираясь на локоть.
— Я, воевода!
Сеча с облегчением узнал низкий приглушенный голос верного Акима.
— Чего тебе?
— Слава тебе, Господи! — донеслось из-за двери. — А то я уж невесть что подумал — молчишь да молчишь!
Воевода по привычке глянул в окно, светившееся холодным звездным сиянием. Волчьим завыванием доносился шум ветра. «Надует», — подумал Сеча и повернулся к двери.
— Шастаешь тут по ночам, — проворчал он. — Говори, что стряслось! — Голос выдавал волнение: воевода понимал, что в такое время Аким по пустякам беспокоить его не станет.
— Вставай, воевода! Купчишки рязанские объявились, вести дурные принесли…
Сеча
— Где они?
— Там, в сенях, — махнул рукой Аким.
— Проси в гридницу, я сейчас.
Тяжелые предчувствия одолевали воеводу. «Даниил объявился? — билось у него в голове. — Может, опять Мазовецкий зовет на помощь? Или поганые кипчаки близко?» Да нет, в стане кипчаков у него уже давно свои люди. Не дай Бог, чего задумают там, воеводе сразу станет известно. Мазовецкий тоже вряд ли. Князь Михаил без совета с князьями да дружинниками на помощь полякам не пойдет. Даниил? Но почему тогда купцы?
Воевода поежился — в опочивальне было прохладно. Кряхтя, подался вперед, нащупал корзно [2] , подбитое заячьими шкурами, положил его на колени, провел рукой по мягкому меху. Держась за поясницу, поднялся, набросил одежку на костлявые плечи.
Набежавшие тучи скрыли луну, и в комнате совсем стемнело. Сеча нашарил на столе огневище и кресало, и яркие искры снопом посыпались к его ногам. Вспыхнувшая свеча осветила маленькую комнату с голыми стенами и сводчатым потолком. Прикрывая пламя рукой, Сеча вошел в гридницу. Свет выхватил из мрака длинный, с резными ножками, дубовый стол, стулья с подлокотниками. В глубине дома гул шагов прозвучал тревожно, как эхо набата. В дверях появился высокий статный Аким, за ним смутно вырисовывались фигуры нескольких человек.
2
Корзно — вид верхней одежды, зипун.
Купцы, все крепкие, широкоплечие, бородатые, степенно рассаживались вокруг стола.
— Пусть принесут чего-нибудь, Аким, — попросил воевода, кашлянув в мосластый кулак.
Гости и хозяин молчали, разглядывая друг друга. Два молодых отрока принесли жбан с медком и разную закуску. Воевода терпеливо ждал, пока пришедшие утолят первый голод. Наконец купцы обтерли ладонями рты и выпрямились.
— Что случилось? — тихо спросил Сеча.
— Беда, князь, татары взяли Рязань, — сдавленным голосом произнес один. — Ведет их Батый. — Он немигающе уставился на воеводу.
Ударь гром среди ясного неба, поверни Жиздра вспять — и то меньше ошарашило бы Сечу, чем эти слова. Пораженный услышанным, воевода приподнялся, сразу как-то осунувшись, побледнев. В висках застучало…
…Да, татар он знал и помнил. Встречался с ними на Калке. Проснулся тогда таинственный Восток. Как первые лучи восходящего солнца поползли обрывочные, несвязные слухи о далеких невиданных пришельцах. Еще не неся явной угрозы, они росли и крепли. И главными вестниками были вчерашние враги Руси — кипчаки.
Слава делит, беда роднит. Все настойчивее, все слезливее пошли мольбы полоцкие. Не их — себя спасать откликнулась Русь! Русь, да не та…
Собрались гордые и упрямые правители русской земли на киевском дворе. И многие пошли своей дорогой. Не поняли, не оценили они эту новую восточную силу. Думалось им, что она подобна кипчакским набегам, от которых
Боевой, помнится, был тогда совет. Некоторым князьям хотелось видеть своим вожаком отважного галицкого князя Мстислава, прозванного в народе Удалым. Но разве мог гордый Мономахович идти под стягами галицкими! Порешили: каждый идет своим путем. Не по чину просил тогда слово он, воевода князя Козельского. Долго убеждал, чтобы отказались они от этого смертоносного для Руси решения. Доказывал: в единении сила. Приводил примеры, до чего доводила на Руси грызня княжеская. Напомнил им о Великом Мономахе, при котором Русь была едина и вороги, как мышь кошки, боялись тогда приближаться к границам русинским.
— Кто нас поучает? — поднялся красный от гнева Ярослав Мстиславович. — Каких это земель он князь?
Кто-то ехидно бросил:
— Он такой же князь, как ворон — сокол!
В толпе засмеялись. Но поднялся Святославович, глаза сверкали праведным гневом.
— Да, не князь это, мой воевода! Но разве не дело он говорит? — Мстислав Козельский повернул к князьям честное открытое лицо. Но презрением и ненавистью встретили они его слова.
— Наше дело! — расхохотался Ярослав. Многим его смех показался неестественным. А он продолжал с вызовом: — Да ты просто трус! Хочешь со своим воеводой прятаться за нашими спинами! Я один пойду на этих нехристей! — ударил он в свою грудь огромным кулачищем. — И вы мне не указ!
Вскипел Мстислав, угрожающе потянувшись к рукояти меча, висевшего на широком узорчатом поясе с каменьями.
— Други мои! — вскочил Мономахович, поднимая руки, — еще не хватало, чтобы на потеху вражине затеяли сейчас срам! Богом прошу — успокойтесь!
Князья сели, гневными взглядами оглаживая друг друга. Нашлись у Ярослава союзники.
— Оставайтесь, без вас пойдем! — загалдели они.
Беспомощным, неуверенным выглядел тогда Мстислав Романович, князь Киевский. Так и не смог урезонить отчаянные, бездумные головы. Только молвил:
— Бог нас рассудит, князья…
Наутро выступили в поход. Козельцы объединились с киевлянами, черниговцами. К ним примкнули еще несколько князей.
Неведомое воинство встретили на четвертый день пути. Далекие точки маячили на вершинах холмов. Словно перекати-поле, всадники то появлялись, то исчезали неизвестно куда. Всю ночь, не сомкнув глаз, ждали русичи нападения, да так и не дождались. Кое-кто уже начал сожалеть, не ушла ли вражина. А с рассветом увидели: облепив далекий холм, как пчелы матку, стоят недобрым ветром занесенные в эти края люди. Русские приготовились к бою. Но татары вдруг развернули коней, послав всего лишь несколько стрел, и растаяли, словно облако в ветреный день.
Русы не стали топтаться на месте, а пошли дальше на восход солнца. Вскоре достигли злополучного берега Калки, откуда и началось падение славы русского оружия. Вновь появились татары — выходцы из ада. Темной лавой устремились на лагерь русичей. Задрожала, застонала земля, вспугнутое воронье взвилось и закружилось в светлеющем небе, оглашая местность могильными криками. Дозорные, заметив движение врага, подали сигнал. Дружина изготовилась к бою.
Все ближе враг, грозящий смести все на пути, все громче гул. Вот уже можно разглядеть лица в отблеске разгорающегося рассвета — скуластые, темные. Широко расставленные маленькие глаза, приплюснутые носы. Вдруг темная масса остановилась как вкопанная, застыла на мгновение. И тут всадники, точно по команде, взметнули луки, и засверкали в лучах восходящего солнца стрелы. Упали первые воины. Строй русских, качнувшись, сомкнулся, одеваясь стальным обручем щитов.