Тайна могильного креста
Шрифт:
— Вставай, сынок, — дед шутливо потрепал мальчика за ухо. — Золотые денечки кончились, пора и за дело.
Николка сладко потянулся и выскочил на улицу, ежась от утренней прохлады. Схватил свой бич, висевший на тыну, и щелкнул им в воздухе. Громкий резкий звук прорезал сонные улицы.
— Чеч! Чеч! Чеч! — понеслось до самой Жиздры, окутанной густым туманом, которая ответила говорливым плеском темно-коричневых волн. Где-то отозвался петух. Его песня потонула в тревожном собачьем лае. Послышались людские голоса. Пробуждалась мирная жизнь…
Субудай-багатур остановил коня, забрызганного грязью по самые уши. Впереди прямо у него на глазах только что ушли под землю несколько воинов. Пораженный полководец долго, не шевелясь, с окаменелым лицом смотрел на адское место. Все ждали. Ждал от него решения и Батый, также пораженный случившимся.
— Что это за место? — спросил хан толмача. Тот склонил голову, повернул коня и ускакал назад, где стояли в окружении татарских всадников бородатые, измазанные грязью урусы. Толмач придержал коня и громко спросил:
— Эй, кто знает это место?
Мужики, угрюмо глянув на всадника, снова вперились в землю. Видя, что ответа не дождаться, татарские воины начали сечь мужиков. Один из них поднял руки, защищая лицо, и подошел ближе.
— Место, что ль, надо знать? Игнат Крест недалече будет.
Когда толмач вернулся, оказалось, что Субудай уже повернул коня. Батый поднял руку, и все с облегчением поняли: назад.
Один Шейбани бросился к брату:
— Зачем назад? До Новгорода рукой подать! Там столько богатства!
Батый остановил коня, устало посмотрел Шейбани в глаза:
— Мы его еще возьмем, — сказал и отвернулся.
Огромное людское море пришло в движение. Батый внутренне был доволен, что так решил, хотя и понимал: не все одобрили его. Некоторые, опьяненные победой, продолжали рваться в бой. Но высшая мудрость заключается в том, чтобы не терять силы напрасно, а сохранить их для решительного удара.
На душе потеплело. Рядом ехали Гуюк и его друг Менгу, не раз доказавший ему свою преданность. Каждый думал о своем. Кони шли тяжело, временами по грудь проваливаясь в черно-желтую грязь, точно в снег — место было очень обводненным.
— Видишь, что? А ты хотел идти еще дальше, Шейбани, — прервал молчание хан, резким движением стряхивая с носка своего сапога кусок грязи.
— Надо крепить боевой дух войска! Его может поднять очередная победа. А это больше похоже на бегство! Что подумают урусы! — Последние слова Шейбани проговорил трагическим голосом.
Хан не успел ответить — заговорил Гуюк.
— Прости, достопочтенный хан, но твой брат прав. Урусы могут посчитать это за нашу трусость. Мы должны держать их в страхе.
— А ты как думаешь, Менгу? — обратился хан к приотставшему всаднику, надеясь на поддержку друга. Тот помолчал, глядя на повелителя долгим немигающим взглядом, и сказал:
— Не гневайся, хан, и прости своего верного раба, но Шейбани прав. Надо поднять боевой дух наших воинов. — Менгу низко поклонился.
Тогда снова заговорил Гуюк. Его глаза горели хищным безжалостным блеском.
— У нас на пути лежит небольшой городок урусов. Мы легко его добудем. Пусть он сияет победной звездой на небосводе нашего хана и воодушевляет на новые боевые подвиги его войско! — Гуюк замолчал и торжественно посмотрел на Батыя.
— Но не надо всем идти, — вмешался Шейбани. — Я возьму своих людей: день-два — и я положу к твоим ногам еще одну победу. Клянусь этой саблей! — Он выхватил из ножен оружие.
Хан молчал. Он не хотел, чтобы победа досталась брату.
— Хорошо! — наконец сказал он. — Но войско поведет Гуюк-хан.
Шейбани в гневе рванулся вперед. Менгу, угрожающе взявшись за рукоять сабли, преградил ему дорогу. Хан сделал вид, что не заметил порыва брата.
— Надеюсь, что не успеем мы поставить аилы, как ты догонишь нас. Возьми пороки [31] . — Подул холодный ветер и хан поглубже надвинул мохнатую шапку.
31
Порок — вид стенобитного орудия, таран.
— Зачем, хан? Город откроет ворота до нашего прихода! — Гуюк громко расхохотался.
— Лучше сказать, что он не успеет закрыть их до нашего прихода, — вызывающе бросил Шейбани.
Хан поднял на него пылающие гневом глаза.
— Значит, ты тоже решил участвовать в этом развлечении?
— С твоего повеления, хан, — Шейбани сделал вид, что не понял угрозы брата.
Батый неопределенно кивнул.
Первая в этом году песня рожка обрадовала хозяев: уменьшались заботы, надвигалось сытное время. Проводив скотину, козельчане еще долго стояли на улице, прислушиваясь к замирающей пастушьей песне.
Лука со своим стадом миновал городские ворота. Остались позади и застройки нижнего города. Пройдя берегом Жиздры, он завернул стадо к холмам — там, на согретых солнцем вершинах, уже показались первые сочные травы. Он шел впереди стада, перекинув бич через плечо. Играть, правда, перестал, спрятал рожок в мешок, болтавшийся теперь за спиной.
Осилив подъем, Лука оглянулся и увидел беспорядок, которого не любил. Пестрая нетель, задрав тонкий хвост, бежала в сторону.
— Николка! — позвал дед. — Глянь, куда это молодуха поперла!
Мальчик бросился корове наперерез, но она еще быстрее устремилась вперед. Николка не стал ее преследовать, а побежал за холм, обходя скотину сбоку. Вскоре он показался на вершине соседнего холма, но вместо того, чтобы спуститься и гнать корову к стаду, застыл как вкопанный. Он пристально вглядывался куда-то вдаль, потом повернулся и со всех ног бросился к пастуху.
— Там… там… — Лицо его было перекошено от ужаса. — Много людей! На конях… — Он захлебывался словами.
Дед, встревожившись, заспешил в сторону, куда указывал Николка. Запыхавшись, он поднялся на холм… О ужас! Вдалеке, придерживаясь леса и почти сливаясь с его темными контурами, двигалось множество всадников. Порой они исчезали в низинах, словно растворяясь в густом весеннем тумане.