Тайна могильного креста
Шрифт:
Высокие крепостные стены были окружены строениями, по которым муравьями лезли полчища татар. Враг изматывал урусов беспрерывным штурмом, бросая все новые и новые силы.
Вскоре характер штурма несколько изменился. Теперь на фоне черного холодного небосвода описывали полукруги бесчисленные огоньки, исчезая за крепостными стенами. Это татарские лучники посылали свои горящие подарки. От этого город внутри пылал все сильнее, словно кто-то подсыпал в гигантский костер сухих дров. Горожане делали отчаянные попытки потушить пожарища — огромные черные клубы дыма порой вырывались кверху, затмевая все вокруг. Невольно вспомнилась крепость магистра — такую не подожжешь, камень не горит. А у них в Козельске крытые соломой крыши, которые легко станут источником пожаров. Прав батька, им надо заново строить оборону города. Только времени нет. Надо хотя бы обложить крыши пластами земли…
Наблюдая за татарской военной силой, Аскольд сделал вывод: враг уверен в своем превосходстве и не ожидает нападения с тыла. Немногочисленные сторожевые посты можно легко устранить, и тогда… Но мысль перекинулась на чудовищную машину, о которой рассказывал половец. С такого расстояния не увидишь ее разрушительную способность. Аскольд решился на риск.
Он спустился с холма, осторожно выглянул из зарослей, окаймляющих подножье горы. Не заметив ничего опасного, отвязал лошадь и вывел ее из лесу. Вскоре он уже скакал по дороге, ведущей в Москву. Она была пустынной, и от этого казалась таинственной и зловещей. Неожиданно откуда-то сбоку раздался гул. Удар кнутом — и юноша смешался с густым придорожным подлеском. На дороге показался отряд. «А что, если прибиться к задним рядам?» — пришла шальная мысль.
Никто не обратил на нового всадника внимания. Волнение, овладевшее было юношей, прошло. Татары скакали отрешенно, не чувствовалось никакого возбуждения от предстоящей схватки. Так они, наверное, гнали на пастбище свою скотину.
Когда до крепостных стен осталось совсем немного, раздалась какая-то команда. Все разом остановились. Аскольд чуть не сбил ехавшего впереди татарина, но тот, даже не взглянув на юношу, соскочил с коня. Аскольд последовал его примеру и на удивление быстро оказался около машины, которую видел издалека. Один человек нажимал на длинный рычаг, и вперед с силой выбрасывалась окованная железом болванка. Она глухо ударяла о стену, земля сотрясалась от сильного удара, и воздух наполнялся громким треском дерева. Машина крошила стену с невероятной силой. Вскоре рухнули последние бревна, открывая дорогу в город.
Татары дружно откатили машину, повыхватывали из-за поясов оружие и с громким воем устремились в пролом. Аскольду было видно, как навстречу бросилось несколько русских дружинников. Они на некоторое время задержали нападавших. Но на помощь татарам уже спешил конный отряд. Никакая сила не могла остановить хлынувший, как весеннее половодье, людской поток, который подхватил и закружил Аскольда. Поток рос, ширился, набирая силу… Русские метались по улицам, пытались сопротивляться. Юноша увидел, как на длинных копьях подняли чье-то трепыхающееся тело, которое тут же исчезло под копытами монгольских коней.
Враги заполняли город, как расплавленный металл заполняет формы. И пошла потеха. С десяток татар, опережая друг друга, ворвались в чей-то дом и вскоре стали вываливаться оттуда, таща на спинах тяжелые узлы с домашней утварью. С факелом в руке скорее подкатился, чем подбежал, низкорослый монгол и поджег крышу, чудом избежавшую каленых татарских стрел. Ярким пламенем вспыхнула сухая солома, высоко в небо поднялся огненный столб. Дети, до этого забившиеся по углам, высыпали на улицу.
Замелькала кривая сабля, нещадно разя обомлевших от ужаса ребятишек. Миг — и оборвались жизни маленьких урусов. Татарин спокойно завернул подол шубы, обтер саблю и опустил ее в ножны. В это мгновение выскочил из дома последний малыш — видать, жара приперла. Пошел, растирая покрасневшими ручонками глаза.
— Ма-а-а… — неслось над переполненной стонами и проклятьями земле.
Татарин молча схватил ребенка и бросил в самую середину безжалостного огня — тот даже крикнуть не успел.
Многое видывал Аскольд на своем коротком веку, еще больше слыхивал длинными вечерами от бывалых людей, но такого!.. Ужас и гнев обуяли его сердце. Оглядевшись, подкрался, пока монгол, осклабясь, выбирал очередную жертву, да так рубанул кривой саблей, что туловище врага развалилось надвое.
А буйство победителей продолжалось. Снег чернел от пролитой крови, небу было жарко от бушующего огня. Горело все, что могло гореть, рушилось все, что могло рушиться…
Безмолвный, но окрепший духом, покидал Аскольд смертоносное пиршество. Бессильным гневом горела душа. Благополучно миновав вражий лагерь, вскоре оказался в руках заботливого Кузьмы, с болью в сердце поведал о случившемся.
Наутро следующего дня оказалось, что татары, опьяненные победой, пошли на Владимир. Козельск получил отсрочку, и ею надо было воспользоваться.
Стоял удивительно ясный день. Аскольд и Кузьма медленно пробирались по глубокому лесному снегу, петляя меж могучих деревьев. Наконец вырвались из их плена — и в глаза им ударило яркое зимнее солнце. На заснеженной поляне, открывшейся взору, уныло бродили загнанные сюда пожарищем лошади. Аскольд выбрал себе неказистого с виду монгольского коня — юноша успел оценить его неутомимость и резвость. Кузьма взял высокого, стройного вороного.
Отдохнувшие кони шли резво. Поначалу козельцы внимательно осматривались по сторонам, но по мере того, как удалялись от страшного места, чувство опасности покидало их.
— Смотри! — завопил вдруг Кузьма, указывая на соседний холм.
Аскольд глянул и обомлел: татары! И справа, и слева — обкладывают. Что делать? Пришпорив коней, русские бросились вперед в надежде проскочить.
Глава 3
Любимым занятием Афони была игра в острагал. Мало кто мог с ним потягаться. Удары его были точны, метки. Особенно он старался, если удавалось кого-нибудь сманить «под интерес». Он не брезговал ничем: ставили булку хлеба, необглоданную кость, старые рваные чувяки — все у Афони шло в дело. Но вот работу он не любил.
Когда наступала пора весенних забот, все пытался отговорить родителей от начала посевной — то заморозками пугал, то грязью, то сушью. Выйдя из терпения, кто-нибудь из старших без стеснения наподдавал великовозрастному дитяте. Его давно уже пора было женить. Родители сватали ему девок, но родственники невест отказывали, зная ленивую натуру будущего зятя.
Вот и сегодня мать трижды толкала сынка, валявшегося без дела на полатях.
— Скоро в хате замерзнем! Отец, вишь, занемог. Ступай в лес, привези дровец! — и била ладошками по широкой спине. Афоня только съеживался, молча перенося удары. Встал только, когда мать, не выдержав, огрела его коромыслом.
Долго собирался, искал сначала шапку, потом топор. Наконец вышел во двор. Пинком отшвырнул бросившуюся было с радостным лаем собачонку, пошел под навес. Выведя небольшого костлявого конька, запряг его в разбитые сани. Бросил в них охапку соломы, завалился на нее и стегнул лошадь. Погода стояла безветренная. Распушенный снег сверкал алмазным блеском. Заиндевелые деревья походили на сказочных богатырей. Тишину нарушал только скрип полозьев. Афоня долго наблюдал за вороной, которая, кружа в безоблачной синеве, выбирала, куда бы приземлиться. Облетев одинокую могучую березу, покрытую словно сверкающей снежной чешуей, она опустилась на длинную ветку. И, словно просыпанный бисер, засверкали на солнце снежинки, плавно опускаясь на землю.