Тайна острова Буяна
Шрифт:
Опять мысленно назвав остров пушкинским названием, я припомнил строки из «Сказки о царе Салтане», которые мы только что распевали. Что-то меня в них зацепило… Но что? Я был так сосредоточен на управлении парусом, что гнал все лишние мысли из головы. Иначе бы я, наверно, сразу ухватил.
Но сейчас было не время для попыток вспоминать какую-то мелочь, которая так ехидно ускользнула из моей памяти — и которая, как все ускользнувшее, мерещилась такой важной. Нам надо было причалить — и поудобней устроиться на ночлег.
— Если разразится сильное ненастье, то палатка нас от него не убережет, — сказал я, перебивая восторги Ваньки и Фантика. — Поэтому сразу по высадке предлагаю обследовать архиерейское подворье, выбрать наименее разрушенное здание, с самой целой крышей, и устроиться в нем. Может быть, внутри него поставить палатку, для большей защиты, если в крыше обнаружатся прорехи. И для лодки надо будет подобрать какую-нибудь самую укрытую бухту, в которой больших волн не будет даже при сильном волнении на озерах.
Ванька, пошарив в рюкзаке, вытащил полевой бинокль — «второй по качеству», как шутливо называл его отец, «первый по качеству» бинокль он нам никогда не давал — и поднес к глазам.
— Вижу! — сообщил он. — Вон то, краснокирпичное — это, наверно, архиерейское подворье. А прямо под ним имеется, по-моему, роскошная бухта, такое колечко с узким входом…
— Ты лучше не выпускай из рук руль, — сказал я. — А бинокль передай Фантику, пусть она подсказывает нам курс, чтобы мы прошли к архиерейскому подворью по прямой.
Ванька послушно отдал бинокль Фантику, и та, перебравшись на нос, сделалась нашим впередсмотрящим.
— Ага, вот оно! — радостно воскликнула она. — Ребята, возьмите чуть правее. Теперь точно! Просто до миллиметра точно идем!
Ветер опять сделался ровным и попутным, и мы летели к острову как на крыльях. Когда мы приблизились и смогли толком, без бинокля, разглядеть архиерейское подворье, мы ахнули от восторга. Да, редко встретишь такую красоту! Мы много слышали о нем, но никогда здесь не бывали — не доводилось до сих пор. Теперь мы поняли, как много мы потеряли.
Оно было обнесено высокой стеной с большими воротами, на стене красовались зубцы и изящные фигурные башенки. Такими же башенками были украшены и здания, верхняя часть которых виднелась из-за стен. Особенно хорошо было одно из них, с крытой галереей под самой крышей, край которой поддерживали широкие округлые арки галереи. Между арками на столбах виднелись обветренные и изъеденные временем, но все ещё потрясающе красивые резные каменные изображения диковинных зверей и птиц. А по углам этого вытянутого в длину здания возвышались четыре башенки, ещё красивее тех, что на стенах. Рядом со зданием из-за стен выглядывали пять изящных куполов-«луковок», центральный выше всех, а четыре других вокруг него, как четыре брата-близнеца. То есть, не совсем близнецы. Они были, вроде, одинаковы, но в каждом ощущалось что-то свое — может, из-за того, что голубец и позолота осыпались с них по-разному и в разной степени. Мне вспомнились стихи, которые отец любит цитировать: «Пришли четыре брата, несхожие лицом, В большой дворец-скворечник с высоким потолком…» Не знаю, о чем там дальше, отец никогда не дочитывал эту балладу (я ведь так понимаю, что это старинная баллада) до конца, и эти строки служат ему чем-то вроде присказки, когда мы являемся по уши в грязи или, например, когда Топа после дождя или прогулки по весенней распутице вдруг решает зайти в дом и наследить по свежевымытому полу. Но сейчас эти стихи приходились точь-в-точь. Архиерейское подворье на высоком берегу и впрямь казалось воздушным как скворечник, и потолки в нем были высокие, и четыре купола церкви как четыре брата окружали старшего, пятого, и его общее лицо, если можно так выразиться, было совсем не похоже на лица всех других старинных зданий и церквей, которые нам доводилось видеть.
Даже то, что кладка стен кое-где осыпалась — или была просто раздолбана — даже то, что на потрепанных непогодой куполах не было крестов, а в окнах не было стекол и лишь полугнилые рамы кое-где можно было различить, не мешало нашим восторгам. Но, несмотря на все восторги, мы не стали терять времени. Мы быстро вошли в бухточку под подворьем — и бухточка в самом деле оказалась очень удобной и тихой, и в ней сохранились остатки длинной пристани: видимо, той, к которой некогда в изобилии причаливали лодки паломников и баржи с запасами для живущих в подворье. Мы причалили к пристани почти у самого берега, привязали лодку за нос и за корму к двум торчащим у края настила столбам и выбрались на дощатый настил. Доски оказались шаткими, кое-где прогибающимися под ногой, но все-таки достаточно прочными.
— Давайте сразу вытащим наши вещи на берег, — предложил я, — а потом поднимемся в подворье и посмотрим, где там можно лучше всего устроиться. Если мы быстро устроимся, то у нас будет достаточно времени, чтобы погулять по всему острову. И, в любом случае, нам ведь надо будет собрать побольше сушняка для костра.
— И ещё нам надо обязательно найти это место, где стоял удивительный крест! — сказал Ванька.
— Да, мне тоже очень хочется его увидеть — хотя бы то, что от него осталось! — поддержала Фантик.
— Тогда за дело! — велел я, и, подавая всем пример, взялся за тюк со сборной палаткой.
Работа пошла весело и споро, и через десять минут мы уже выгрузили все на берег, сложив за нависающими над водой огромными валунами.
Ванька как раз нес последний рюкзак — с чайником, котелком, топориком и теплыми свитерами, когда вдруг остановился и удивленно обмахнул щеку.
— Что с тобой? — тоже удивились мы.
Ванька молча протянул нам руку. На его ладони таяла снежинка — самая настоящая снежинка, самая первая в этом году!
Глава шестая
Очаг и крест
— Этого ещё не хватало! — ахнула Фантик.
Я поглядел на небо. С небес плавно летели на землю редкие-редкие снежинки, большинство которых таяло высоко над землей, потому что и воздух, и земля так пропитались теплом за долгий теплый период, что теперь отдавали это тепло медленно и неохотно, изо всех сил сопротивляясь наступлению холодов. Ну, если не наступлению холодов, то, по крайней мере, пришествию первого холода.
— Пойдем в подворье! — сказал я. — Надо хорошенько подготовиться на тот случай, если нас ждет первая морозная ночь.
— А Брюс-то был не дурак! — сказал Ванька.
Я мог только молча кивнуть в знак согласия. Брюс оказался умнее всех нас. Никто не предвидел этой перемены погоды — ни Топа с его потрясающим чутьем, ни отец с его колоссальным опытом. Да ведь и все другие птицы и звери, которые при первом приближении ненастья, при первом запахе тревоги в воздухе, начинают прятаться или жаться поближе к жилью, вели себя как ни в чем не бывало. Нет, кроме Брюса, еще, пожалуй, дикие гуси. Они припозднились с отлетом в этом году — а сегодня мы за один день увидели несколько стай, поспешно отбывающих на юг. Выходит, и в них сработал встроенный в них природой барометр…