Тайна Рио де Оро
Шрифт:
Возвращаться намереваемся по реке — на двух лодках, которые нам оставили бразильцы. Лодки эти вместят и нас и все наше имущество. Поскольку Пазио мало знает реку, Тибурцио и его сын Циприано берутся проводить нас до устья Марекуиньи, до самого ранчо Франсиско Гонзалеса.
На следующий день после завтрака мы укладываем в лодки наши вещи. Иду проститься с Диого. Он чувствует себя значительно лучше. У него опять выразительные, здоровые глазенки. Мальчик держит меня за руку и не хочет отпустить. Мы ничего не говорим друг другу, зато, прощаясь, обмениваемся улыбками. К лодке нас провожают жена капитона Моноиса и семья Тибурцио. Когда мы отталкиваемся от берега, женщина что-то бросает мне в лодку. Это разукрашенная плетенка из такуары, в которой
— Благодарю! — взволнованно кричу я.
Головокружительное течение подхватывает нас и выносит на первую быстрину. Мы стремительно несемся по вспененной индейской реке. Это уже не равная борьба с врагом, а отчаянная защита от ненасытной яростной стихии. На любой быстрине через каждые сто-двести метров нас подстерегает ловушка и чаша весов колеблется: проплывем мы это место или нас ждет катастрофа? Лодки зачерпывают воду, прыгают по грозным камням, ложатся на борт. Река пенится и оглушает нас своим ревом.
Кажется, на двадцатой по счету быстрине находится наиболее опасный проход. Река с ширины в несколько десятков метров суживается здесь до пяти-восьми, сжатая между огромными валунами. Глубокий поток, с ревом несущий свои воды, в конце горловины неожиданно почти под прямым углом сворачивает в сторону. Разбить лодку тут ничего не стоит.
Лицо Тибурцио каменеет от напряжения, глаза чуть не вылезают из орбит. Я сижу посреди лодки, которой правят спереди Пазио, а на корме Тибурцио.
Влетаем в теснину. Лодка мчится с головокружительной быстротой. Индеец что-то кричит Пазио. Тот тоже отвечает криком, прижимает свой длинный шест к камню и упирается им так сильно, что лодка трещит. Нос ее проносится мимо страшной скалы на расстоянии вытянутой руки и отлетает в сторону, корма описывает головокружительный полукруг.
Но Тибурцио зорок и хорошо выполняет свои обязанности. Он упирает свой шест в камень так, как минуту назад это делал Пазио, и, налегая на него всем напружинившимся от усилия телом, предотвращает катастрофу. Подо дном лодки яростно бурлит вода, борт ее со скрежетом трется о камень. Лодка трещит, но выдерживает.
Через минуту выплываем на широкую спокойную водную гладь. Тибурцио долго и пристально смотрит мне в глаза. Потом улыбается и говорит:
— Тут можно было бы опрокинуться, если бы…
— Если бы что? — спрашиваю его, потому что он вдруг обрывает фразу и молчит.
— Если бы мы… не подружились в последние дни!..
ЧАСТЬ II
НА ИВАИ
Лес, лес, лес…
Но
Пазио задумывается и говорит:
— Мы забыли что-то еще…
— Что?
— Лекарства.
— Вампир! — ругаю его. — Разве я снова должен играть роль знахаря?
— Э, пожалуй, нет… — лицемерно отвечает он. — Но, несмотря на это, хорошо бы взять с собой немного лекарств. А кроме лекарств, неплохо и еще кое-что из «медицины»…
— Какой еще медицины?
— Ну той, что служит для разогревания желудка. На всякий случай.
Вечером мы добираемся до ранчо кабоклё Луиса Мачадо и ночуем у него, как ночевали некогда во время похода на Марекуинью. На рассвете следующего дня отправляемся дальше. Впервые за много недель не имею при себе ружья и это наполняет меня радостью. Теперь мне нет надобности высматривать дичь в кронах деревьев, и я чувствую себя, как отпускник на беззаботной прогулке. Кроме того, в это утро солнце палит не так сильно, как обычно. Лес гудит от криков тысяч птиц и шума крыльев мириадов насекомых. И мы с Пазио, вторя лесу, насвистываем свои песенки.
Становится жарко, а пикада [24] — широкая и удобная около ранчо Луиса. Мачадо — делается все труднее. Перестаем петь, а затем и вовсе смолкаем.
Бесконечно тянется лес, лес и лес… Он охватил нас со всех сторон так плотно, что мне кажется, лес врастает в нас самих. Удрученный взгляд не может проникнуть вперед, он томится в этом зеленом разгуле. Неистовство природы так призрачно и так нереально, что выходит за границы того, что может представить себе человеческое воображение. Невозможно описать словами буйство тропического леса.
24
Лесная дорога (португ.).
— Проклятое золото! — оборачиваясь ко мне, неожиданно бросает Пазио и тут же поясняет свою мысль:
— Рио де Оро! Как привлекательно это звучит, но сколько горького смысла в этом слове. Проклятая Рио де Оро совершенно испортила нам пребывание на Марекуинье. Но речь не о нас. Подумайте, сколько еще она испортит людям крови в будущем. То, что постигло покойника Дегера, завтра может постичь каждого из этой шайки и прежде всего Ферейро, но, главное, послезавтра принесет неизбежную гибель индейцам. Люди, которых привлечет это золото, нянчиться не будут ни с ними, ни друг с другом. К тому же еще неизвестно, есть ли на самом деле золото под этим водопадом…
Пазио смолкает, так как тропинка круто идет вверх по каменистой горке и это затрудняет беседу. Потом, когда тропинка вновь выравнивается, я возвращаюсь к прерванному разговору:
— С чего это вы, Томаш, ударились в такие рассуждения?
Мой спутник на мгновение останавливается, широким жестом указывает на окружающие нас заросли и говорит:
— Смотрите на этот лес! Он красив, правда? Сколько в нем силы, тяги к жизни, размаха, сколько попросту говоря страсти! Или поглядите на землю: какая в ней способность к плодородию — просто бурлит!.. А тут приходит жалкий человек, одержимый, одурманенный, черт его дери, каким-то глупым миражем и все свое вожделение направляет на золото. Кроме него, он света не видит — убивает людей, сам готов надрываться… отравляет этот лес — живой, здоровый, отравляет страхом, насилием, предательством, преступлением… А, чтоб такого подлеца черти взяли!.. И все это вместе звучит так красиво и золотисто: Рио де Оро!.. Тьфу!