Тайна смерти Горького: документы, факты, версии
Шрифт:
На страницах романа указаны даты приезда Л. Арагона в Москву: 16 или 17 июня, 18 июня. По-разному указывается им дата поездки к Горькому в Горки-10: 17 или 18 июня. Но, какая бы дата ни называлась автором, везде он повторяет, что к этому времени состояние здоровья Алексея Максимовича резко ухудшалось и что М. Кольцов настаивал на необходимости встречи Л. Арагона и Э. Триоле с Горьким. «Так просил Горький, – вспоминал Л. Арагон, – он просил, чтобы нас поторопили, ему нужно было что-то сказать нам… Что?» [114] Вернее всего, это также одно из преувеличений, созданное на грани жизни Горького, ставшее мифом и, в качестве интригующей линии романа, использованное его автором. Причастен к этому был и М. Кольцов. Он постоянно проявлял журналистскую настойчивость во всех делах, которыми занимался. Прежде всего, в стремлении приблизить к Горькому известных писателей Запада. Л. Арагон хорошо понимал натуру своего советского друга. Он видел в М. Кольцове
114
Там же. С. 38. В «Воспоминаниях» Л. Арагон пишет, что прибыл в Москву 18 июня. Не успев доставить вещи в гостиницу, вместе с Кольцовым, который его встречал на перроне, отправился к Горькому: «Если еще не поздно, умолял нас Миша, надо не откладывая ехать к Горькому, – он нас ждет. Состояние его ухудшилось <…> У входа в сад Алексея Максимовича. Кольцов отправился на переговоры с караульным <…> Вернулся к нам в ярости; войти не позволили ни нам, ни ему, представляете себе, а ведь он ежедневно был рядом; у постели больного…» (Вопр. лит. 1998. Сентябрь-октябрь. С. 229). Здесь Л. Арагон, видимо, преувеличив слова М. Кольцова, утверждает то, чего не было. Так же, как то, что Горький умер «около пяти часов» (Там же). Это ошибки памяти, преувеличения. Их достаточно много. В романе они используются как литературный прием, в качестве интригующей читателя линии.
115
Арагон Л. Гибель всерьез. Указ. изд. С. 53.
116
Нике М. Указ. изд. С. 345.
117
Там же.
Что бы ни говорили, все самое страшное, о чем Л. Арагон скажет: «О, Господи, как все запуталось! Не я один потерял отражение. Весь век не узнает свою душу в том, что предстает его глазам» [118] , – произойдет уже после смерти Горького. (Здесь возникает еще один миф. Умер вовремя, тогда как смерть человека всегда преждевременна.)
Л. Арагон не ждал никаких пояснений: «Я в общем-то понимаю, как это могло ему <Горькому> представляться. Он ощущал своего рода ответственность, и немалую. Сознавая, что призван сыграть роль, в которой никто его не заменит. Раз уж взялся… Или он утратил критический ум? Конечно нет. Другое дело, как его применить. Разве мог он позволить себе критику, ведь из уст такого деятеля, как Горький, вознесенного – неважно, заслуженно или нет – на недосягаемую высоту, из уст человека, к которому прислушивается весь мир, любое слово, пусть самое искреннее, может нанести вред, расстроить, ослабить великое дело – этот страх и сковывал его. Во всяком случае, так все это представляется мне» [119] .
118
Арагон Л. Указ. изд. С. 55.
119
Там же. С. 46–47.
Как видим, ни один из названных выше литераторов – современников Горького, ни А. Жид, ни М. Кольцов, ни Л. Арагон не занимались созданием каких-либо собственных версий смерти великого русского писателя.
А. Жид в день похорон Горького говорил о его болезни как причине смерти, а в своей книге (1936–1937 годов), вообще, не касался этого вопроса.
Другой очевидец событий, М. Кольцов (его книга 1938 года), вынужден был под давлением Сталина не только сам поверить в убийство Горького, но и, пользуясь своей широкой известностью среди литераторов-антифашистов, а также славой первого журналиста СССР, укреплять веру в доказательность процесса 1938 года. Вместе с тем М. Кольцов сказал в своей книге, что он, как и все, ранее считал, что Горький умер из-за болезни.
И, наконец, третий свидетель событий – Л. Арагон в своем романе (1965 года) и заметках разных лет утверждал, что Горький умер из-за болезни. Но каждый раз, когда о ней в романе заходила речь, автор напоминал, что с 1938 года в СССР убийцами писателя будут называться троцкисты и лечившие его врачи.
Л. Арагон, возможно, в качестве стилевого приема, и не проявлял точности в указании дат, мог назвать урну – гробом (тем более, что он видел и гроб с телом Горького и урну с его прахом) и перепутать, где похоронен Горький. (Эти факты может легко уточнить каждый.) Но честность и откровенность автора романа в описании обстановки, которая была в Москве 1936 года, не могут вызывать сомнения.
В Горках-10 на письменном столе всегда лежал слепок (отливка в бронзе) руки М. И. Закревской (Будберг), выполненный скульптором Лагана в Неаполе. В кабинете писателя висела купленная им в 1935 году картина М. В. Нестерова «Больная девушка». «Я никогда не видал в искусстве, чтобы так была опоэтизирована смерть», – признавался Горький [120] . В его спальне находилась другая картина М. В. Нестерова – «Вечер на Волге (Одиночество)».
Позднее картины, рабочий стол Горького, его библиотека были перевезены из Горок-10 в Москву, в Музей А. М. Горького РАН, где и хранятся по сей день.
120
Художественные материалы музея А. М. Горького. М.: Наука. 1986. С. 273.
«“Максим Горький” – это звучит лозунгом!» Отклики граждан СССР на смерть Максима Горького
Е. Р. Матевосян
18 июня 1936 года советский народ и мировая общественность узнали о смерти Максима Горького.
Выступая от имени партии и правительства 20 июня 1936 года на траурном митинге, В. М. Молотов охарактеризовал Горького как «гениального художника слова», «великого сына великого народа», «беззаветного друга трудящихся и вдохновителя борьбы за коммунизм».
«По силе своего влияния на русскую литературу Горький стоит за такими гигантами, как Пушкин, Гоголь, Толстой, как лучший продолжатель их великих традиций в наше время, – говорил В. М. Молотов. – Влияние художественного слова Горького на судьбы нашей революции непосредственнее и сильнее, чем влияние какого-либо другого нашего писателя. Поэтому именно Горький и является подлинным родоначальником пролетарской, социалистической литературы в нашей стране и в глазах трудящихся всего мира» [121] .
121
Памяти А. М. Горького. В кн.: В. М. Молотов. Статьи и речи 1935–1936. М., 1937. С. 238–239.
Дальнейший рост культурного сотрудничества народов способствовал приобщению широкой читательской аудитории к наследию Горького. «На знамени новой литературы – сердце Горького, и в этом сердце – мир для всего мира» [122] , – так писал, уже в послевоенные годы, известный индийский писатель Кришан Чандар о значении Горького для всего прогрессивного человечества. Сам Чандар написал более двадцати романов и три десятка сборников рассказов, темой которых стали жизнь городской бедноты и крестьян, а также критика кастовой системы индийского общества. Творчество Горького было ему близко и понятно.
122
Знамя. 1952. № 3. С. 177–178.
Смерть Максима Горького вызвала волну откликов.
В Архиве А. М. Горького хранятся отклики граждан СССР на смерть писателя. Разумеется, речь идет не о всех имеющихся откликах на смерть Горького, а лишь о тех, что поступили в его архив из архивов советских газет. Эта немалая коллекция документов предоставляет исследователям достаточную фактическую базу для аналитического разбора. Всего откликов на смерть Горького в коллекции архива – более 3000. В них содержится разнообразная информация, которую можно рассматривать в разных аспектах – от биографических и политических до историко-литературных, литературоведческих и культурологических. Отклики представлены автографами и газетными вырезками.
Ценность этой коллекции – в подлинном отражении исторического момента. Отклики показывают, как была воспринята смерть Максима Горького в разных социальных слоях общества. Дают ответ на вопрос, кем был Горький для современников и что для них значил его уход. Главное, что об этом свидетельствуют реальные люди, чьи голоса становятся «голосами эпохи». Они – документальны и достоверны, как в своей «чиновной» официальности, так и в неподдельной искренности народного горя.
Отклики на смерть Горького представлены в двух вариантах – это отклики индивидуальные и коллективные. Интересны оба, но наиболее содержательны индивидуальные. В них присутствуют все жанры посмертного высказывания. Здесь можно встретить соболезнования, воспоминания, оды, заметки, аналитические статьи и оценочные высказывания, такие как эпитафия и послание. Оказывается, эпитафия, чья культура в XIX веке была очень высока, сохранилась и в веке XX, продолжая предшествующую культурную традицию. Послание – то есть письмо, предполагающее открытое прочтение в обществе, судя по всему, также не утратило своей актуальности.