Тайна Змеиной пещеры(Повесть)
Шрифт:
Ребята знали о том, что Яшка убил ядовитую змею, которая хотела прыгнуть на его киргизского друга.
«Приехал бы Митька вовремя, а с ним и Костя со своими „пиратами“. Тогда бы… И все равно надо готовиться. Впереди такая кутерьма, а развеется она только после схватки. Поиграем — злее будем. А то мы, — размышлял Антон, — добрые очень. Рыжий уже на чапаевцев руку поднял, а мы все думаем, что это баловство пройдет у него. Нет, это не от дури, это у него от бати ведется».
Одного мальчишку Антон послал на крышу ближнего сарая — пусть глядит в оба, что там творится у противника. Двоих засекретил по флангам на всякий случай.
И вдруг донеслось с крыши сарая:
— Машина едет!
В атаку бросились все без разбора. Стрелки и подносчики, дозорные и медсестра. Машина повернула к кладбищу и помчалась в самую гущу боя на полном ходу. Митька сигналил без устали. Из кабины выглядывал Костя. «А что же не видно его „пиратов“»? Антон крикнул: «Ура-а!» Костя выскочил из кабины, но на помощь не торопился. У него какое-то странное выражение лица, растерянно смотрит на ребят. Антону показалось, что это вовсе не тот Костя. И Митька не тот выглядывал из кабины, положив голову на руки. Смотрел он и никого не видел. И вихор у него поникший, и не было на лице счастливой улыбки. «Разве с Васильком что случилось или с Натулей в больнице», — подумал Антон.
Только Митька уже не смотрел на него.
— Хватит, хлопцы, воевать-то… между собой. Сегодня утром напали на нас германцы. Теперь настоящая война началась.
Костя молчал. Ребята недоверчиво переглядывались. Поверить было трудно, а понять еще труднее. Зачем она, война, сдалась? Настоящая… а?
— Садись, Антон, в кабину, отвезу домой. Такое вот дело.
Ехали по улице не спеша. Костя сказал Антону:
— Немцы наступают по всему, фронту. Города бомбят.
За машиной, сшибая и обгоняя друг друга в облаках пыли бежали мальчишки. На разные голоса слышалось:
— Война! Война!
Встречные махали на них руками:
— С ума посходили что ли?
— Война-а! Война-а! — орали в ответ мальчишки, бежали дальше, разнося по селу недобрую весть.
Глава шестая
В середине дня занепогодило. И ветер, и гром, и молнии, и дождь — откуда только все взялось и налетело? В другой раз из хаты никто носа не показал бы, а тут — шли и шли. Не прикрываясь от дождя, промокшие, молчаливые люди собрались около конторы.
Председатель «сидел на телефоне», район долго не отзывался, линию повредило, что ли. Потом связь наладилась — сказали: проводите митинг.
Стояли у конторского крыльца изменившиеся до неузнаваемости односельчане.
Дед Нырько, потерявший руку не то в японскую, не то в империалистическую. Его мокрые висячие усы прилипли к подбородку. Струилась с непокрытой головы дождевая вода.
Грицько Хрипченко, здоровяк с завидной шириной плеч. В притушенных глазах его не было ни одной искорки-озорницы. Да полно, он ли это, тот самый Грицько, который не мог пройти мимо любого мальчишки, чтобы не учинить над ним какой-нибудь каверзы? Его жена, Паранька, маленькая, круглолицая, с ямочками на щеках, стояла рядом, держась за мужа.
Петя Ваштрапов, несмотря на то, что день воскресный —
Отец Васьки Пухова нетерпеливо топтался на одном месте, сплевывая дождевую воду.
Старый Деркач обводил людей прищуренным взглядом, крутил осторожно ус. Наверное, вспомнились ему те времена, когда был он пленником в Пруссии. До сих пор, ведь, слова прусацкие вроде «масер-васер-бутерброд» не позабыл. Умел он как никто газеты читать между строк. Такое иногда вычитает, что все село, услышав, ищет, ищет потом эту новость в газете, да и не найдет. Про то, как в Одессе трамвай с пассажирами под землю провалился. Или про то, как в нашем райцентре германского шпиона поймали — пробирался на лубяной завод, чтоб лично убедиться в прочности петропавловских веревок.
Митька сердито сопел и думал, наверное, про Василька и про Натулю.
Завхоз осуждающе качал головой — не предотвратили, мол, не управились. А дальше стояли женщины и девчата. По их пасмурным лицам ручьями текла дождевая вода, смешиваясь со слезами.
Председатель вышел на крыльцо тоже мокрый. Не от дождя — от пота. Серые, обычно приветливые глаза смотрели отчужденно. В лице — напряжение.
Немец наступает по всей западной границе от Черного до Балтийского моря. Объявлена всеобщая мобилизация. Митька призывается с машиной в распоряжение военкомата.
Толпа, наконец-то, заговорила, заколыхалась и поплыла, разбиваясь на потоки, по улицам, переулкам, дворам.
Дождь отшумел. Быстрые ручьи завели шумный хоровод. Через тын на улицу склонились омытые дождем вишневые ветки с однобоко загорелыми ягодами.
Маленькой Антоновой сестре пошел второй месяц. Она лежала в люльке, подвешенной на пружине к потолку. Молотила ногами и ловила рукой солнечные зайчики, прыгавшие у нее перед глазами.
Антон посмотрел на сестру и подумал: «Хорошо маленьким. Лежит себе и ничего про войну не знает. Смеется и все, а мать над ней склоняется и плачет».
Труднее всего для Антона — переносить материнские слезы. Глаза начинают мутнеть у него, моргает, моргает, и, как ни сопротивляется, все равно щеки становятся полосатыми. Одна дорожка мокрая, одна — сухая, одна — мокрая, одна — сухая. От всего этого единственное средство было у Антона: он старался поскорее убежать из хаты куда глаза глядят. Бежать по тропинке в огород, в сад. Если никого нет поблизости, отреветься, а если кто встретится, поскорее забыть, почему и отчего сбежал.
Уже второй день идет война. Мать плачет потихоньку, когда отец приходит домой обедать, и громко, когда остается одна.
Отцу ночью принесли повестку. Сегодня он еще мечется по полям и фермам, а завтра вместе с другими уйдет вслед за подводой, нагруженной баулами, по петропавловскому шляху.
Антон знает, что утешить мать нельзя. Старший брат где-то фезеушничает, а младший еще не вошел, как говорит мать, в пору, что с него возьмешь? Одна она останется с ребятишками, которых в семье ни много, ни мало — целых пять. Да сиротка, пригретая в семье.
Антон уже задумываться стал: как это будут они жить без отца? Уж как хотелось ему вырасти, раньше времени стать вровень если не с отцом, так хотя бы со старшим братом. Тянулся изо всех сил, но не успел. Началась война, а он, если даже привстанет на цыпочки, не достает отцу и до плеча.