Тайная Миссия
Шрифт:
— Не сделаем чего? — глядя невинными глазами, спросил Спиндл.
— Хитрая, тонкая, но очень неубедительная уловка, о мой господин Спиндл, друг Триффана, умнейший крот, — произнес Мэйуид, расплывшись в улыбке. — Тайные встречи, частые встречи, нежные встречи. Это зовут любовью, да, да, да! — трижды повторил Мэйуид и почему-то рассмеялся.
— Тут нет ничего смешного, и вообще это не твое дело, — огрызнулся Спиндл. — Лучше уходи. И пожалуйста, перестань болтать об этом и отправляйся искать пару себе самому! Тогда у тебя хоть какое-то занятие появится!
Эти слова, похоже, причинили Мэйуиду боль. Он улыбнулся вымученной улыбкой и проговорил:
— Может быть, меня и подлечили, мой добрый господин,
— Полно, — пробурчал Спиндл покаянно, сожалея, что больно задел Мэйуида. — Помимо всего прочего, я очень сомневаюсь, чтобы Тайм заинтересовалась такими вещами, тем более если речь идет обо мне.
От Мэйуида не укрылась дрожь в голосе Спиндла.
— Сомневаешься, господин! Великолепно и знаменательно. Когда все так неопределенно — любовь на пороге! Да, мой господин, желаю удачи, любезный мой, система хочет, чтобы все свершилось как полагается, и будет разочарована, если этого не произойдет.
— Уходи, Мэйуид.
— Простите, господин! — И он удалился.
Спиндл потом весь день пребывал в дурном расположении духа и избегал общества Тайм до самого вечера. Когда она наконец отыскала его, они вместе поужинали, почти не обменявшись ни словом, потому что ни тот ни другая не могли придумать, что бы такое сказать.
Обращенные к Тайм комплименты Мэйуида отнюдь не были преувеличенными. Тайм сильно изменилась с тех пор, как Триффан и Спиндл встретили ее в Бакленде, когда она была очень больна. Тогда она выглядела изможденной, в глазах застыло потерянное выражение — болезнь высосала из нее энергию и жизнь. Однако лето, проведенное в странствиях и доброй компании, вернуло блеск ее шубке и гордое выражение ее взгляду; она стала достойным, заслуживающим уважения членом любого общества, веселой кротихой, с которой любому приятно быть рядом. Тайм понравилась кротам Данктона и очень быстро была принята ими. Ее уважали за то, что она прошла такой путь, и за то, как умело устроила она нору, в которой радушно принимала гостей, хорошо кормила их и развлекала.
Кроме того, она верила в Камень и молилась ему, и, хотя уже многие самцы обратили на нее внимание и неизменно поворачивали рыльце в ее сторону — особенно когда наступил февраль и присущая Тайм женственность, казалось, возросла бесконечно, — она не проявляла интереса ни к кому: мало кто из них был истинным последователем Камня.
— Я хочу, чтобы мой супруг не только говорил, что верит в Камень, но чтобы он жил им и для него, чтобы в этом заключалась вся его жизнь, — признавалась однажды Тайм Монди, с которой очень подружилась и рядом с ее норой вырыла ходы и одну-две прелестные норы для себя.
— Скажи, а нет ли определенного самца, которого ты имеешь в виду? — заметила Монди рассудительно. — Приближается февраль, и у тебя уже остается совсем немного недель на размышления.
— Ну, — начала Тайм застенчиво, — я мечтаю, да, мечтаю.
— Мечтаешь? — повторила Монди. — Ты хочешь сказать — жаждешь?
Тайм подумала над словом «жаждешь» и решила, что да, вероятно, так оно и есть.
— А ты спаривалась когда-нибудь? — спросила она у Монди, уклоняясь от ответа.
— И приносила
Тайм засмеялась.
— Более интересными?
Монди улыбнулась и ничего не ответила.
— Ты ведь любишь его, правда? — проговорила Тайм.
— Да, — сказала Монди просто. — Наверное, люблю. Какое-то время они посидели и помолчали.
— Ну, — произнесла наконец Монди. — Так что это за крот?
— Ты прекрасно знаешь, — коротко ответила Тайм с недовольным видом.
— А он знает? — засмеялась Монди и добавила: — Этого крота надо подтолкнуть.
Тем временем страдания бедного Спиндла усиливались с каждым днем. Казалось, все вокруг способны были разговаривать только о кротах противоположного пола. Алдер уже давно исчез в Истсайде, а теперь и Скинт со Смитхиллзом, которых Спиндл считал слишком старыми, чтобы думать о «подобных вещах», как он это называл, ушли «на разведку». Спиндл знал, что это означало: к самкам.
Сам же Спиндл занимался устройством зала в малоизвестной части Древней Системы, зала, где можно было бы хранить книги и тексты, которые напишет Триффан. Потому что у Спиндла тоже была прекрасная мечта, которую он, не поделившись ни с кем, хранил про себя: мечта, что когда-нибудь в Данктоне будет библиотека, такая, какой не бывало нигде в кротовьем мире, кроме Священных Нор, библиотека, рукописи для которой он уже начал собирать сначала в Семи Холмах, потом в Хэрроудауне и которые можно будет потом перенести сюда, в Данктон. Триффан уже начал сам писать некоторые тексты, а Спиндл и Мэйуид, пусть менее умело, записывали хронику событий своего времени, чтобы кроты, которые будут жить после них, могли узнать, что же происходило на самом деле. Эти зимние месяцы оказались прекрасным временем, чтобы Триффан мог продолжить уроки, начатые в Хэрроудауне, и Спиндл с Мэйуидом многому у него научились. И вот Спиндл организовал библиотеку в месте, которое нашел Мэйуид, и устроил все так, что обнаружить это место было действительно трудно. Даже когда Триффан направился туда, он прошел мимо маленького хода, который вел вниз, в зал-библиотеку, да не один раз, а дважды, и вообще не нашел бы его, если бы ему не показали. Пока что только эти трое имели право спускаться сюда, и Спиндл трудился тут постоянно. Инстинкт подсказывал ему, что скоро могут наступить времена, когда система частично или целиком будет захвачена грайками, и очень важно, чтобы место, устроенное им для хранения рукописей, не было найдено.
Труды Спиндла были нарушены наступлением брачного сезона и появлением неосознанных смутных желаний, которые заставляли кротов заглядываться на самок и искать их общества.
Спиндла тянуло к Тайм, но пока он еще не предпринял никаких шагов и искал утешения в компании Триффана, рассказывая другу, что он чувствует себя как-то «странно».
— Странно? — пробурчал Триффан, зевая, потому что ему уже начала надоедать нерешительность Спиндла, отказывающегося понимать, что они с Тайм должны проделать то, что все разумные кроты делают в конце февраля, если у них есть такая возможность.
— Ну, необычно, — протянул Спиндл. — Непонятно, неспокойно, не как всегда. Странно.
— Я этого не понимаю, — сказал Триффан. — Я дал обет безбрачия.
— В самом деле? — удивился Спиндл. — Но я не слышал от тебя такой клятвы, когда Босвелл посвящал тебя в летописцы.
— И все же это так, — заявил Триффан, который, похоже, примирился с судьбой и не испытывал никакой потребности преследовать самок, как это делают другие кроты.
— Конечно, мне очень нравится Тайм, — проговорил Спиндл и добавил, как будто эта внезапная мысль удивила его и не имела ничего общего со «странным» чувством: — Она очень славная.