Тайники души
Шрифт:
— Вам будет легче, если я скажу «пожалуйста»?
Конечно, ей стало легче. Она совсем не была уверена, что сможет выстоять в этом поединке. Решительно Люк был не из тех мужчин, рядом с которыми можно расслабиться хотя бы на секунду. Но теперь она могла отступить, не потеряв лица.
Исключая тот факт, что ей действительно не хотелось садиться с ним за стол. С одной стороны, у нее совсем не было аппетита. С другой — она вдруг начала находить атмосферу этой кухни чересчур интимной.
Да что с ней творится в самом деле? Теренс умер почти год назад, и
Она искоса взглянула на него и тут же отвела глаза, чтобы не выдать своего интереса.
Это грубый, агрессивный и жестокий человек, напомнила она себе… Но Дотти так любит его! И он, кажется, тоже испытывает к сестре теплое чувство. Значит, в его сердце все же есть место чему-то хорошему. И потом, он ведь извинился за свое поведение и так искренне старался быть вежливым с ней…
— Ваш пирог остынет, — напомнил Люк, указывая на ее тарелку.
Робин послушно опустилась на краешек стула и принялась за еду. Чувство расслабленности и умиротворения, согревавшее ее совсем недавно, теперь улетучилось, не оставив ни следа.
Может быть, завтра она сможет отправиться в город. Если они с Люком проведут день порознь, то сумеют отдохнуть от общества друг друга — общества, которое обоим так неприятно. Дотти приедет только послезавтра, и у нее не будет повода огорчаться.
Кого она стремится обмануть! Ей просто хочется сбежать от этого человека, находиться рядом с которым становится выше её сил!
— Вы выглядите маленькой девочкой, перед которой поставили тарелку овсянки и велели не выходить из-за стола, пока она не съест все до конца, — с отвращением заметил Люк.
Робин слабо улыбнулась. Сравнение и впрямь было точным.
— А вы почему не едите? — спохватилась она.
— Жду вашего приглашения, — отозвался Люк и тут же отправил в рот довольно большой кусок. Некоторое время он молча жевал, затем на его лице появилось выражение восхищения. Он даже прикрыл глаза от удовольствия. — Я думал, что Дотти замечательно готовит это блюдо, но вы, безусловно, превзошли ее, — признал он.
— Так уж и быть, я не стану передавать ей ваши слова, — ехидно заметила Робин. — Но, честно говоря, в этом нет ничего странного: мы обе учились готовить его у одного и того же повара, только у меня было больше возможностей практиковаться.
— О чем вы говорите? — поднял бровь Люк.
— Это коронное блюдо моей мамы. — Как всегда, при воспоминании о матери на глаза Робин навернулись слезы, а в горле встал жесткий комок. Она поспешила отпить вина, чтобы проглотить его, и на сей раз ей удалось взять себя в руки. — Дотти приезжала к нам на каникулы, — продолжила она. — И ей так понравился этот пирог, что она уговорила маму дать рецепт.
— Надеюсь, у вашей мамы не одно коронное блюдо? — поинтересовался Люк. — И вы не откажетесь в следующий раз познакомить меня и с другими шедеврами?
— Это несложно, — улыбнулась в ответ Робин. — Я вообще люблю готовить.
— Похоже, я еще очень многого не знаю о вас, — заметил он.
— То же самое я могу сказать и о вас, — ответила она. — Вы, кажется, писатель?
— Кто вам сказал, что я писатель? — резко спросил Люк, подавшись вперед всем телом и свирепо глядя на Робин. Пока она ошеломленно глядела на него, он вдруг безнадежно махнул рукой и снова откинулся на спинку стула. — Можете не отвечать, — вздохнул он, — и так понятно: Дотти!
Робин только покачала головой, устав удивляться перепадам его настроения.
— Простите, мне и в голову не приходило, что это ваша семейная тайна, — сказала она. — Вы, должно быть, пишете под псевдонимом?
— Что заставляет вас так думать? — осведомился он.
— Ну, я стараюсь по мере сил следить за новинками литературы, — скромно заметила Робин, — но я никогда не слышала о книгах, написанных Люком Харрингтоном. Поэтому и подумала, что вы пишете под псевдонимом. И позвольте мне высказать еще одно предположение: вы кажетесь мне человеком, который не хотел бы, чтобы вокруг его имени поднялась шумиха. Вот и все. Скажите мне, если я заблуждаюсь.
Пока Робин говорила, Люк не переставал сверлить ее мрачным взглядом своих черных глаз, так что закончила она уже менее уверенно, чем начала.
Что такого она сказала? Никто не предупреждал ее, что его работа — запретная тема для разговора. О чем вообще можно говорить с человеком, который взрывается в ответ на самые безобидные замечания? И почему, почему при одном только взгляде на него по ее спине пробегает дрожь?
Наступившее напряженное молчание было нарушено телефонным звонком.
Хорошо бы это была Дотти, подумала Робин. Уж на сей раз она добьется разрешения поговорить с подругой! Она молча считала звонки. Шесть… восемь… десять!
Телефон замолчал, затем зазвонил снова. Наверняка это Дотти!
Должно быть, намерения Робин были ясно написаны на ее лице, потому что Люк, прежде чем снять трубку, бросил на нее предостерегающий взгляд.
— Слушаю! — сказал он, и почти тут же на его лице возникла издевательская гримаса, обращенная к Робин. — Шарлотта! — воскликнул он и быстро-быстро заговорил по-французски.
Робин разочарованно отвернулась, продолжая украдкой прислушиваться к разговору, хотя ей удавалось понять лишь отдельные слова.
— Шарлотта, дорогая… — говорил он. — Так давно… Я скучал… Когда мы будем…
Все остальные слова сливались в сплошную мешанину звуков, так что в конце концов Робин перестала слушать.
Интересно, кто такая эта Шарлотта, подумала она. В голосе Люка слышалась сейчас такая же теплота, как тогда, когда он говорил о Дотти. Неужели в его сердце есть место и другим привязанностям? Эта женщина знала семейный телефонный код — значит, она принадлежала к числу самых близких друзей. Похоже, Люк отнюдь не ведет жизнь отшельника, как это ей представлялось, даже если не считать более или менее редких визитов Дотти.